Вацлав Михальский - Мир тесен

— Для нашего дела — это клад, — сказал Смирнов. — Может, и стенографию знаешь?

— Нет, не знаю.

Второе письмо Слава обработал ещё быстрее и, как ему показалось, удачнее.

— Всё! — Он быстро вынул из машинки последний листок.

— Ну-ка, дай! — Смирнов нетерпеливо протянул руку.

Слава подал обе заметки.

— Отлично! — ревниво сказал Смирнов. — Молодец!

Слава смутился, потупил взгляд, и вдруг всё поплыло перед глазами, к горлу подступила тошнота, лицо покрылось холодной липкой испариной, сознание стало меркнуть.

— Что с тобой? — Смирнов вскочил. — Ты что, старик?

— Не знаю, со мной так часто бывает в последнее время… Сейчас пройдет…

Смирнов расстегнул Славе ворот рубашки, стал обмахивать его газетой.

— Ну что, старик, полегчало?

— Спасибо, уже прошло.

— Шабаш! Пошли на воздух, это ты переутомился. Может, не ел? Пошли да хаты.

На улице Славе стало легче, а когда они вошли в калитку дома Смирновых, он чувствовал себя уже вполне здоровым человеком. На крылечке дома десятилетний мальчик играл на белеющем перламутром баяне «Полюшко-поле».

— Мой Моцарт, — Смирнов щелкнул мальчика по стриженой голове. Тот заулыбался. — Варь! — крикнул Смирнов. Никто не откликнулся. — Проходи, проходи, — подтолкнул он Славу. — Варь?

— Я на кухне, минутку, — ответил раздражённый женский голос.

Они вошли в комнату. Смирнов подал Славе венский стул.

— Садись, старик, будь как дома, мы — журналисты, нам стесняться не положено.

На пороге появилась молодая женщина.

— Мой новый литработник, — представил Славу Смирнов. — Между прочим, она тоже наша, — он подмигнул Славе, — машинистка.

У хозяйки дома были лучистые карие глаза, большие яркие губы и ослепительно белые зубы, которые она то и дело показывала.

«Какая красивая, — подумал Слава, — оба они красивые, редко такую пару встретишь».

Варя накрыла на стол скатерть, поставила две бутылки вина «Портвейн 33». Принесла сковородку жареной картошки. Смирнов включил телевизор.

— Выпьем, старик, мы — журналисты! — торжественно сказал Смирнов, уверенный, что Славе так же, как и ему, не терпится выпить.

Ночью прошёл дождь, и дорога искрилась под утренним солнцем, далёкая и ясная.

— Красотища! Земля, как умытая. А через час всё высохнет, и опять пылюка поднимется. Ты приглядывайся к людям, слушай, запоминай, — поучал Славу Смирнов, — нас, журналистов, глаза и уши кормят. Здесь Прометеи настоящие есть. «Прометеи, добывающие огонь». — С удовольствием произнёс он название своей будущей книги.

Слава хотел сказать, что Прометеев было не много, а всего один, и огня он не добывал, а украл его. Но постеснялся, промолчал.

— Здравствуйте, Станислава Раймондовна, доброго здоровья! — Смирнов уступил дорогу догнавшей их женщине. Лицо его приняло выражение умильной готовности.

На Станиславе Раймондовне была брезентовая роба, кирзовые сапоги, из-под старенькой вытертой до розоватых полосок каски выбивалось облако седых волос, через плечо висела полевая сумка.

Они пошли втроем. Станислава Раймондовна задавала теми: шла размеренно, вроде бы не спеша, а Слава и Смирнов едва поспевали за ней. Слава вспомнил, что уже видел это лицо, листая подшивку «Гидростроевца», и читал о ней несколько колонок с подзаголовком «очерк». У моста в котлован их встретил охранник в высокой бараньей папахе и темной суконной гимнастерке, подпоясанной завидным офицерским ремнем.

— Он со мной, — сказал Смирнов о Славе.

Охранник, путая русские слова, выражал свое почтение Станиславе Раймондовне, а Смирнов тем временем вынес из его будки две каски. Одну надел сам, другую подал Славе: без касок в котлован не пускали. Когда они перешли мост, их обогнала «Волга». Машина затормозила, из окошка выглянул секретарь парткома, крикнул:

— Смирнов! Хорошо, что я тебя увидел, поедешь со мной, дело есть. — И, встретившись глазами со Славой, приветливо кивнул ему.

Смирнов развел руками.

— Мне материал для номера собрать надо.

— Садись, садись, — повторил секретарь, — материал твой помощник соберёт. Пусть Станислава Раймондовна потаскает его за собой. Парень молодой, справится.

— И то, — сказал Смирнов, — Станислава Раймондовна, возьмите его с собой, если не помешает.

— Не помешает. Пойдёмте. — Станислава Раймондовна улыбнулась и тронула Славу за руку.

Смирнов сел в «Волгу» и она покатила в котлован, навстречу огромному, похожему на мамонта БЕЛАЗу, ревущему на подъёме и выхлопывающему черный дым.

Слава один за другим задавал вопросы, расспрашивал обо всем, что попадало в поле его зрения. Он спрашивал, как залегают трещины, что виднелись в скалах? из какой породы эти скалы? почему у горного компаса восток слева, а не справа, как на обычном компасе? как сшиваются стальными анкерами кровли в штольнях и сколько тонн нагрузки может выдержать такой анкер?

— Вы извините, что я так много спрашиваю я такой профан в геологии.

— Ничего, — улыбнулась Станислава Раймондовна, — я почти сорок лет работаю и то не все знаю.

После этих слов, после доброй её улыбки Славе стало с нею легко и просто. Сначала они прошли по прохладным штольням левого берега каньона. В одной из них, в глухом тупике, грохотала бурильная машина. Увидев Станиславу Раймондовну, проходчик выключил машину, штольня наполнилась гулкой тишиной.

— Чего остановился? — спросила Станислава Раймондовна, проходя за машину, к глухой стене.

— А чё она вам будет в голову бить, — отвечал парень, приподнимая со лба оранжевую каску.

Пока Станислава Раймондовна что-то вымеряла в тупичке, Слава разговорился с проходчиком.

— Вот трещина появилась, так мать на день по три раза ходит. Ну, мать беспокойна! Ох, беспокойна мать! — Проходчик с восхищением поглядел на Станиславу Раймондовну.

Она подозвала Славу и на трещине, изломанной от кровли до пола мокрой штольни, показала, как следует измерять азимут падения и угол падения, рассказала биографию трещины, которая была помечена в её документах за номером пятьдесят. Она обяснила ему, что трещины — вещь страшная: они идут по обоим берегам каньона в хитром сплетении, известном лишь им, геологам, они живут постоянно, они угрожают плотине смертельной опасностью. Трещины меняют направление и, если их не бетонировать, не держать под постоянным, ежедневным контролем, громадная гора во многие миллионы тонн может рухнуть.

— На трещинах, где сами, а где с помощью скалолазов, мы ставим «маяки». «Маяк» — это две тоненькие стеклянные полоски, которые приклеиваются цементным раствором в стык друг с другом по обе стороны трещины. Если скала «дышит», если идет раскрытие трещины, если есть подвижка, «маяк» нам это показывает — стеклышки смещаются по отношению друг к другу. Можете посмотреть такой «маячок» своими глазами. — Станислава Раймондовна провела Славу за бурильную установку к мокрой, пахнущей известковым раствором стене и, направив на неё луч карманного фонарика, высветила две тонкие стеклянные полоски. — Это целая служба. Служба начальника группы геологической документации котлована.