Вацлав Михальский - Мир тесен

— А кто начальник? — спросил Слава.

— Я. Кстати, вот этой пятидесятой трещины не было. Она образовалась недавно в результате взрывных работ. Пока мы её не изучили как следует. Мы не знаем, как она себя будет вести, что можно от неё ожидать? Боюсь, что она не такая безобидная, как кажется. Пока подвижек нет. Но ничего нельзя гарантировать.

Станислава Раймондовна делала какие-то необходимые ей записи на фанерке от посылочного ящика.

«Ленинград» — прочёл Слава на дощечке за чертой обратного адреса.

— А у вас кто в Ленинграде?

— Я сама ленинградка, коренная ленинградка. У меня там квартира. Все там у меня. Это от сестры посылочка. В Ленинграде я сначала рабфак окончила, потом горный институт.

Они вошли в гулкий, шестиметровой высоты тоннель, желтые гирлянды электрических лампочек придавали ему вид сказочного подземелья.

— Пять месяцев здесь катилась речка. Мы здесь на плотах всё обследовали. Три камеры от БЕЛАЗа, а сверху доски — и поехали! Но электричества не было, с фонарями ездили, два раза чуть не утонули. Ничего, обошлось.

Слава представил себе плот в чёрной ревущей бездне, и мурашки побежали по спине. Выйдя из тоннеля в котлован, они зажмурились от яркого солнца.

— Мне надо наверх, посмотреть пятьдесят пятую трещину. Высоты не боитесь?

— Н-нет! — почти бодро сказал Слава.

Высота левого берега каньона была триста метров. Подниматься по пожарной лестнице на крышу пятиэтажного дома без опыта страшновато, а здесь была высота небоскрёба и та же пожарная лестница. Над головой, карнизами нависали заградительные сетки. Слава всегда боялся высоты и сейчас судорожно цеплялся за тонкий железный поручень, стараясь не смотреть вниз. Всё существо его сжалось, он боялся, что вот-вот закружится голова и он упадет вниз. Он видел перед собой только подошвы сапог Станиславы Раймондовны. Через каждые тридцать-сорок метров подъёма можно было отдохнуть на балкончиках, но Станислава Раймондовна не задерживалась, и Слава не смел отставать от неё. Когда они поднялись наверх, на скалистую площадку, ноги Славы сами собой подломились, и он сел на моток стальной проволоки, забытый строителями или специально доставленный сюда для работы.

Отсюда, с высоты птичьего полета, была хорошо видна вся стройка: гигантская чаша безлесой, скалистой долины, выжженная солнцем, окаймлённая темными бесплодными горами, бурыми осыпями, изрезанная белыми лентами дорог, по которым катили десятки автомобилей, тракторов, тягачей. Стены каньона, где поднималась бетонная дуга плотины, были разлинованы направленными взрывами, что гремели здесь много месяцев, откалывая кусок за куском от каменного массива. Над каньоном висели на тросах соты прожекторов для ночной работы, взлетали синие брызги электросварки, темнели глубокие провалы подходных штолен. Петли белых дорог, спичечные коробки экскаваторов, крохотные крапинки людей, работающих в котловане, всполохи электросварки, отсюда, с трехсотметровой высоты, казались нереальными и вместе с тем приобретали геометрическую четкость линий.

— Не верится, что всё это сделали люди! — восхищенно сказал Слава.

— Да. К этому не привыкнешь, — отозвалась Станислава Раймондовна, — устали?

— Да ничего, почти не устал.

— С непривычки можно, конечно, устать. — Станислава Раймондовна улыбнулась. — Вы, как придёте домой, ноги холодной водой помойте и на другой день помойте, все пройдет. Можно и на машине сейчас подъехать, да я всегда пешком добираюсь.

— Ничего, дойдём.

Но ноги не слушались Славу, и через полкилометра пути он присел у дороги на трубу, по которой к месту работ подавался сжатый воздух.

— Станислава Раймондовна, я просматривал подшивку вашей, вернее нашей многотиражки и там встретил материал о вас. Там писали о вашем дне рождения, о том, что вы, мол, сами забыли о нем, а вам напомнили товарищи по работе. Это правда? Или так, натяжка?

— Правда. Правда, я совсем забыла. В тот день, помню, мне так же надо было идти на левый берег, я собралась уже выходить из дому, вдруг приходит старший инженер-геолог, Петр Сергеевич, и говорит: «Немедленно в контору, начальство из Ленинграда приехало, производственное совещание». Пришли. Все наши сидят чинно, приезжих, правда, никого нет. Но только я зашла, начальник экспедиции, Николай Александрович, встал и говорит: «Дорогая Станислава Раймондовна, от имени всех нас, от имени стройки поздравляю вас с шестидесятилетием!» Я, по правде говоря, дальше уже ничего и не слышала от волнения. Вазу хрустальную мне подарили, цветы. За цветами они, оказывается, машину специально в город гоняли. А потом начали поступать поздравления и подарки из разных северных экспедиций, где я работала. И как они запомнили мой день рождения, до сих пор не пойму!

Слава смотрел на её загорелое, морщинистое лицо с яркими зеленоватыми, удивительно молодыми глазами, и ему было очень понятна памятливость ее товарищей по работе. Он подумал, что хорошо бы и ему остаться до старости таким же молодым и сильным человеком, как эта женщина.

Возвратившись в поселок, Слава купил в буфете пирожков с картофелем. Поел в редакции, запивая пирожки водой, и принялся лихорадочно записывать все увиденное и услышанное этим утром. Записывать при Станиславе Раймондовне он стеснялся. А сейчас чувствовал, что многое улетело невосстановимо, ушло, как вода сквозь пальцы, — и невозможно вернуть. «Нет, — решил Слава, — как бы то ни было, надо записывать сразу, тогда остается больше крупиц жизни, ярче живой след событий, разговоров.»

Зазвонил телефон.

— Ты уже на месте? Ну, что, старик, приморила тебя Станислава? Я тоже, помню, с ней однажды пошёл, не рад был. — Голос Смирнова доносился издалека, как будто из под земли, был резким, сухим. — Что-нибудь интересное нашёл.

— Не знаю. Может быть. Посмотрим.

— Пока ты смотришь, бетонщики мировой рекорд поставили. Записывай. «Бригада бетонщиков Семена Лысцова, работающего на бетонировании строительного тоннеля, уложила за смену девяносто восемь кубов бетона — целый блок. Лысцов, Магомедов, Святкин, Кузнецов, Кузькин — вот имена наших героев. Все они, кроме Магомедова, опытные бетонщики». Старик, вобщем и так далее, я там минуту был, на одной ноге, торопился на совещание. Я из хаты звоню, у меня гости неожиданные. Ты эту заметулю распиши по всей форме, чтоб самое меньшее строчек сто было. Я завтра утром в типографию отвезу, из номера что-нибудь сниму, а это поставлю на первую полосу. Сможешь?

— Постараюсь.

— Ну, старик, действуй. Напишешь и положи прямо на мой стол, я завтра в шесть утра в город поеду — надо успеть, пока тираж не отпечатали, а то областная вперед нас может дать. Приходи скорей. Проголодался, наверно, Варя для тебя специально вареники с творогом сделала. А я не в форме. Давай, старик, не подведи, мы — журналисты!