Вацлав Михальский - Мир тесен

— У вас, правда, легкая рука, — улыбнулся Сергей Алимович. — Закроем к нему дверь, всё не так слышно. Не хотите ли помыть ноги?

Следуя примеру хозяина, Слава разулся и хотел было идти в палисадник, но Сергей Алимович остановил его.

— У меня всё тут. Вот тазик, вот кумган. Если мой Сеня увидит в палисаднике хоть каплю мыльной воды, он умрет с горя. Я вам солью. Вот мыло, пожалуйста.

Вымыв ноги, они вошли в комнату. Мощный храп Сени был теперь приглушён и напоминал не рык льва, а гул прибоя. Хозяин включил свет.

— Как у вас хорошо!

Одна стена комнаты была обита оранжевым коленкором, а другая — чёрным. У оранжевой стены стоял широкий низкий топчан, аккуратно застеленный двумя голубыми байковыми одеялами. У чёрной — низкий азиатский столик, сколоченный из свежеструганных сосновых досок и совсем крохотные скамеечки. Высоко над столиком, на уровне глаз, висела такая же самодельная книжная полка, а под ней два ржавых кинжала. На три четверти комнату перегораживал стеллаж, собранный из таких же белых пахучих досок. Полки его, казалось, повисли на двух березках, ветки которых были покрыты лаком и искусно продеты сквозь отверстия в полках. На самом деле полки держало несколько искусно замаскированных железных труб, упирающихся нижним концом в пол, а верхним в потолок.

«Ну и мастер», — удивился Слава.

На одной из полок рядом с четырёхтомником Лермонтова лежал корень, похожий на оленью голову, и два бетонных кругляка, напоминавшие стволы каких-то фантастических окаменелых деревьев.

— Из нашей речки. — Алимов тронул тонкими смуглыми пальцами оленью голову.

— Очень похоже. Много доделывали?

— Нет, чуть-чуть. Чай будете пить?

Пока хозяин накрывал на стол, Слава принялся рассматривать книги. На маленькой полке самыми ценными, с его точки зрения, были тонкая книжечка «Рубаи» Омара Хайяма и несколько книг о Японии. На стеллаже преобладали книги по математике, строительству, энергетике, различные справочники, словом, всё то, что и полагалось иметь молодому инженеру, а тем более руководителю экспериментальных работ такой гигантской стройки.

«Может быть, и у меня будет когда-нибудь здесь такая комната», — подумал Слава и сказал:

— Я тоже люблю Японию.

— Садитесь, чай горячий. — Алимов отвинтил крышку большого, расписанного розами китайского термоса и налил чай в чёрные глиняные чашки, облитые поливой, с такими же чёрными маленькими блюдцами — они достались ему от кофейного сервиза. — Очень жарко. Снимите рубашку, можно и брюки.

Оба разделись, оставшись в одних плавках, как на пляже.

— Я совсем белый, а вы как мулат.

— Низшая раса, — засмеялся Сергей Алимович, показывая влажные белые зубы.

— Нет, нет, я совсем не в этом смысле, — смутился Слава.

Чай был вкусен, утолял жажду, располагал к беседе.

— Что это? — спросил Слава, указывая на бетонные кругляки.

— Брак. — На лице Сергея Алимовича впервые не появилось улыбки. Оно приняло хищное выражение, и глаза, о которых Слава несколько раз подумал, что они по-женски добрые и ласковые, стали жесткими и колючими. — Это моя проба с пресловутой рекордной выработки. Ваш Смирнов, между прочим, растрезвонил. Читайте. — Он подал Славе газету «Гидростроевец».

Заметка «Мировой рекорд» была обведена синей пастой шариковой авторучки и внутри круга стоял рослый вопросительный знак. Слава хотел сказать, что наизусть знает эту заметку, что он сам написал её, и, мало того, вчера по телефону он передал её корреспонденту ТАСС, но слова эти застряли в горле.

— Смотрите, что пишут! За смену они уложили девяносто восемь кубов бетона. Это же чушь! Я посчитал: чтобы уложить столько, им нужно было работать беспрерывно двадцать часов, а они работали одну смену — шесть часов. За такие шутки наказывать надо, а не расхваливать в газете. Они ведь уложили совершенно непроработанный, не уплотненный бетон! Вон храпит один из этих рекордсменов. Со мной не разговаривает, считает личным врагом. И напился на этой почве. Он пьёт только тогда, когда его кто-то обидит. Говорит: «Я зря пить никогда не пью, токо по делу». Ему база нужна. Утром пошлю этот рекордный бетон в НИИ, у нас пока нет такого оборудования, да если бы и было, я для них пока не авторитет. Они кричат: «Мальчишка!» Они говорят: «Мы десятки таких плотин строили, всё будет нормально, всё выдержит, тебе нечего бояться». А я говорю: «Если бы все так рассуждали, то и пирамида Хеопса не стояла бы до сих пор, а рассыпалась тысячу лет назад». Я не подписываю паспорт на этот блок. Я ещё докажу… — Чёрные глаза Сергея Алимовича горели непреклонным огнём, он посмотрел на Славу враждебно.

«Кажется я влип, — мелькнуло у Славы в голове. — А может быть, он всё преувеличивает?»

— В шесть часов в город пойдёт автобус, и я поеду, — воинственно закончил Сергей Алимович. — Теперь четыре. Хотите спать?

— Лучше пойдёмте погуляем. Рассветает.

Они оделись. Вышли в тамбур. Сеня лежал в глубине своей комнаты на боку и во сне тихо скулил.

— Плачет, — улыбнулся Сергей Алимович. — Он любит плакать, наверно, снится что-нибудь. Он любит рассказывать сны. Жених.

Пала роса. Ночные фиалки уже почти не пахли, в силу вступали красивые дневные цветы, а ночные фиалки сжались, стали серыми, неприглядными. И трудно было представить, что они источали всю ночь такой сладкий тонкий аромат. Белёсые окрестные горы потемнели от утренней влаги. Свет прожекторов над котлованом потускнел. Они уже не резали небо ножами лучей, а лихорадочно желтели, словно кошачьи круглые глаза.

— Теперь вы можете жить у меня, — сказал Алимов. — Вдвоем нам будет вселей. Хорошо?

Слава не задумаваясь согласился:

— Спасибо, я был бы очень рад.

Алимов ему определённо нравился, и он чувствовал, что тоже нравится ему. Славе было особенно лестно, что они на «вы», что в их отношениях есть какая-то торжественная предупредительность. Он не отдавал себе отчёта, что этим они оба стараются показать друг другу свою взрослость, свою солидность, интеллигентность.

Над белеющими саклями аула поднимался к небу одинокий столб дыма.

— Там живёт всего три десятка семей, — кивнул Сергей Алимович в сторону аула. — Остальные переселились на равнину, в райское местечко, а эти не хотят уходить. Аул зальёт. И вот это место, где мы сейчас стоим, тоже будет дном искусственного моря.

Фиолетовое солнце вставало над альпийскими лугами дальних гор. Белый дракон на спине ближней горы двигался, искрился чешуёй каменных глыб и осыпей, сползал в ущелье, из которого медленно поднимался туман. Слава на секунду прикрыл веки, и ему показалось, что он уже на дне моря, плывет из глубины вверх, к солнцу, просвечивающемуся сквозь зеленоватую толщу воды. Он открыл глаза — в светлеющем небе блистала перед ним утренняя звезда.