Вацлав Михальский - Мир тесен

— Давайте, бабушка, ужинать, — предложил Слава.

— Спасибо, сынок, рановато ещё. А здесь снегу мало, не то, что у нас, в России. Сказано: Кавказ, Кавказский хребёт, я так думаю, что через него и снег не перелетает.

— Это что! Вот у нас дома тепло! Снега почти всю зиму не бывает. Утром встанешь — вода на море тихая, розовая от солнца, а у самого берега чайки на воде покачиваются.

— Да кто же эту колбасу со сдобной булкой ест, сынок? — отведя взгляд от окна, удивилась старуха.

— А хлеба нет.

— У меня бы спросил, что ж это за еда? Подожди! — Старуха склонилась над сумкой, достала буханку хлеба, соль в спичечном коробке, яйца, сало, соленые огурчики, пирог, завёрнутый в пергаментную бумагу. — Угощайся, сынок!

— Да что вы! — растерялся Слава.

— Угощайся! — повторила старуха, и её грубое строгое лицо осветилось улыбкой умиления, на глазах выступили слёзы. Она приложила платочек к глазам, затем шумно высморкалась и, облегченно вздохнув, продолжала: — Солдат должен иметь аппетит. Пацаны вы все, а, гляди, защитники наши. Да ешь ты, мне для солдата ничего не жалко, мне каждый солдат, что сын родной. Да брось ты эту колбасу. Небось отвык от домашней еды, пирог бери — этот с мясом, тот с капустой и яичками.

— Да я… да что… — расстёгивая твёрдый воротничок гимнастёрки, бормотал Слава. — Один не буду.

— Чего один, и я тебе за компанию подмогну!

Прижав к груди буханку, старуха нарезала хлеб, убрала со столика всё лишнее и с проворством домовитой хозяйки разложила на нём яства.

— А тут, глядишь, и чай носить вот-вот станут, давай, милый, не стесняйся!

Старуха заботливо пододвигала Славе: яичко — так покрупнее, огурчик — так помельче да потверже, ломоть сала — порозовее.

Проводница принесла чай. Борис открыл блестящие черные глаза.

— Минводы проехали?

— Проехали, — сказал Слава, — там Сергей Алимович встал.

— Под вечер, сынок, спать вредно, голова у вас будет болеть. Недаром говорится: «Зарю заспишь — на болезнь». Примета такая. Вставайте с нами кушать, а то чай остынет.

К открытым дверям купе подошёл мальчик в голубом лыжном костюме, большие блестящие черные глаза его смотрели с нескрываемым любопытством.

— Ты куда едешь? — на правах старого знакомого, обратился он к Славе.

— Домой, — улыбнулся Слава. — Заходи в гости! Садись с нами ужинать.

Мальчик с удовольствием, которое отразилось в его глазах, вошел в купе и встал у столика, царапая его ногтём.

— Я не хочу кушать. Можно, я твои значки потрогаю? — спросил он Славу, грудь которого была в армейских и спортивных значках.

— Пожалуйста, трогай, сколько хочешь.

— Как тебя зовут, отец? — ласково улыбаясь мальчику, спросил Борис.

— Сам «отец»! — засмеялся мальчик. — Меня зовут Боря. А тебя?

— И меня Боря! Мы с тобой тёзки — Борис большой и Борис маленький. А ты куда едешь, тёзка?

— В гости? А вот отгадай: «Белая собачка — на конце болячка. Что такое?»

— Как?

— Ну, белая собачка — на конце болячка. И не отгадаете! Никто не отгадает!

— Сдаюсь! — Борис поднял руки.

— Спичка! Спичка! — закричал совершенно счастливый Боря. — Вот — Он схватил со стола коробок, вынул оттуда спичку и стал ею размахивать.

— Ты уже здесь? — Заглянул в купе высокий рыжеватый мужчина в ослепительно белой сорочке в элегантном коричневом костюме. — Пойдём, Боря, к маме, не мешай людям.

«Как в театр собрался», — подумал Борис.

— А он нам совсем не мешает, и вы заходите, — пригласил Слава.

— Так это ваш мальчик? — спросил Борис. — Мы с ним тёзки. Присаживайтесь. В картишки перекинемся, спать надоело.

— В картишки — это можно, — сказал мужчина, присаживаясь рядом со Славой.

— Один, небось? — спросила старуха, кивая на мальчика.

— Пока один, — смущённо улыбнулся мужчина. Борис сходил умыться. Возвратившись, вынул из портфеля колоду карт.

— Новенькие. Ну, кто с кем?

— Как сидим, — ответила за всех старуха, — я с тобой, Борин папа с солдатом.

— Ну, сдавай, отец, — Борис протянул колоду атласных карт Славе. Слава неумело раздал карты.

— Чей ход, у кого младшая? — спросил Борис.

— Семака у меня, — сказала старуха, — моложе нету?

Игра началась.

— У меня родинка над губой и у вас, — удивился Боря, обращаясь к Борису, — мама говорит, чтобы я осторожно умывался.

— Умываться ничего, вот бриться плохо, смотри, когда бриться будешь, родинку береги.

— А я не бреюсь. А вот отгадайте: «Вверху дыра, внизу дыра, а посередине огонь да вода?»

— Самовар, — засмеялся Слава.

— Молоток! — крикнул Боря. — Точно!

— Так нельзя говорить старшим, — поправил мальчика отец, — надо сказать: вы угадали, а не «молоток».

— На вас он совсем не похож, — сказал Борис.

— Он в мать, — улыбнулся мужчина.

— И не в маму, что ты говоришь, дядя Федя! У мамы глаза голубые, а у меня черные. Я в своего родного папу, баба Катя говорит — вылитый.

— А где же твой папа? — спросил Борис.

— Вот, — ухватил мальчик за руку Фёдора, — не видишь, что ли? Сейчас мой папа дядя Федя. А тот был другой, тот родной был. Баба Катя говорит, что он был ирод, подлец и нечистая сила.

— Разве можно так говорить о старших?

— Можно, — невозмутимо болтая ногами, продолжал Боря, — баба Катя говорит, что про тех, которые подлецы, можно. Вырасту, я его поймаю!

Все невольно засмеялись.

— Да, он был даже против, чтобы я выродился! — запальчиво крикнул Боря. — А что я ему плохого сделал? Я же ему не запрещал выродиться?

— Боря! — строго одернул его Фёдор, которому этот разговор был крайне неприятен. — Пойди посмотри, мама спит?

Боря послушно вышел из купе.

— Что с ним делать? — смущенно вздохнул Фёдор, — такой дошлый чертёнок, такой строптивый растёт.

— Перерастёт, — успокоила старуха.

— Мне скоро выходить, пересадка у меня в Беслане, — забеспокоилась она. — Вы меня, соколики, с поезда ссадите, а там я сама бедовать буду. Подможите, соколики!

Вернулся в купе Боря.

— Мама не спит, она книжку читает, она сказала: «Сидите себе, пожалуйста».

Поезд замедлил ход. Старуха запричитала:

— Берите, соколики, берите, уже встаёт!

Проводив старуху, мужчины вернулись в купе. Борис вынул из чемодана бутылку коньяка, Фёдор принёс жареную курицу.

— Ну что ж, давайте выпьем, — сказал Борис и разлил по розовым пластмассовым стаканчикам коньяк. — Вы куда едете? — спросил он Фёдора.

— В отпуск, родственники у меня в Баку. Так за что выпьем?

— А ни за что, под стук колёс, — подмигнул Борис.

— Это у Куприна в «Поединке» пьют под стук колёс.

— Да-да…

— Вы любите Куприна? — спросил Фёдор.

— Манерно пишет. Как это там… «Сильна яко смерть любовь, стрелы её — стрелы огненные!»

— Эти слова он берёт эпиграфом к «Суламифи» из библейской «Песни Песней», — поправил Фёдор. — Вот послушайте: «Положи мя яко печать на сердце твоём, яко печать на мышце твоей: зане крепка яко смерть любовь, жестока яко смерть ревность; стрелы её — стрелы огненные». Прекрасно, по-моему!