Вацлав Михальский - Мир тесен

— Ну, это ты зря, — тихо сказал звеньевой бетонщиков, сосед Сергея Алимовича, Сеня Лысцов.

— По какому праву, — вскипятился Святкин, — я не дурной, кажется, такого закона нет. Жена, понимаешь, зарплату требует, извините, а тут!

— Мы тоже не хуже тебя понимаем, — сказал звеньевой.

— Хуже, — оборвал Сергей Алимович.

— Да ты в красных штанах под стол пешком ходил, когда мы уже строили. Ты, сопляк, палки-моталки!.. — закричал лупоглазый Генка Кузькин, самый нерасторопный и горластый не только в звене, но и во всей бригаде.

Мухтар Магомедов и Фёдор Кузнецов молчали — первый был новичком, а второму разговор был безразличен — поняв, о чём спор, он сразу отошёл в сторону.

— Сколько можно тыкать меня своей старостью! — глядя прямо в глаза тридцатипятилетнему Кузькину, разделяя каждое слово, заговорил Сергей Алимович. — Для вас мировой рекорд, а для меня брак. Есть нормы, их высчитывали учёные, всё записано в книгах. Существуют научно-исследовательские институты.

— A-а, брось, парень, брось, Кузькин тебе говорит. Книги, нормы, твою писанину к жизни не примеришь. И вообще, если по букве идти — ни черта не будет!

— Будет. Я не для того пятнадцать лет учился, чтобы пускать работу на глазок. Я учился…

— Учился, учился, — закричал Святкин, — я не дурной, кажется.

— Паспорт не подпишу. Это обман.

— Ну, это ты зря, обман мы сами не пустим. Что цементу переложили лишнего, скажу по совести, переложили. У тебя лаборатория, а у нас, чтоб крепче было, своя смётка. И не мы ведь переложили, а на бетонном заводе. Так главный инженер велел: план надо, сам знаешь, срываем план. Будет держать, никуда не денется. Не бойся, — Сеня говорил ласково, стараясь всё замять, сгладить.

— Вот как! — Сергей Алимович сдвинул брови. — Я так и думал. — Повернулся и пошёл к выходу из тоннеля. «Значит, «главный» распорядился. За счет лишнего цемента он думает гарантировать прочность. Им нужен план».

— Подпишет, как миленький, сопляк бородатый, — ударило в спину Сергею Алимовичу. Он обернулся всем телом и крикнул:

— Не подпишу! Не подпишу! Шиш вам! — И выбежал из тоннеля.

Над головой сияла красная буква «М», точно такая же, как над станциями московского метрополитена. Тоннельщики и были метростроевцами. «Они боятся Москвы. Из Москвы жмут, требуют. Там, в Москве, у них на столах чертежи и цифры, а здесь жизнь…» Задыхаясь от стыда и обиды, он стремительно пошёл прочь из котлована…

«…Болван, идиот, как семилетний пацан закричал: «Шиш!» Позор! А Сеня обиделся всерьёз, напился. И даже не смотрит в мою сторону. Рекордсмены. Если подпишу паспорт на этот кусок, они весь тоннель так фуганут. На каждый кубометр переложили по двести килограммов лучшего марочного цемента. Но дело, в конце концов, не в этом. Количество ведь еще ничего не решает. Если бы количество цемента в каждом кубе бетона было в прямой пропорции с его крепостью, то самый лучший бетон получился бы из сплошного цемента. Я так ему и скажу. Я так и скажу главному инженеру… Закричал «шиш!» — какой позор! Действительно мальчишка.

Сквозь запах горячего металла, солярки и гари, которыми была пропитана кабина, пробивался тонкий и крепкий аромат чабреца.

— Гля, ты гля, что за птица? — Шофёр ткнул коричневатым пальцем в окошко.

Метрах в пятидесяти от дороги, на лысом пригорке, сидел высокий буро-серый орёл, величественный и равнодушный к ревущей на подъёме машине.

— Царь природы — орёл, — сказал Сергей Алимович.

— Что? Мотор шумит, говори громче.

— Орёл, говорю, — царь природы!

— А сидит, как бывший, — усмехнулся шофёр, показывая жёлтые, стесанные зубы.

— Ага, — улыбнулся Сергей Алимович, — вы точно заметили, присмирел.

— А они долго, проклятые, живут, я где-то читал.

— Да, — подтвердил Сергей Алимович, — и сто лет назад этот орёл, возможно, летал над здешним взгорьем, как властелин, а теперь сидит, как наблюдатель. Кругом машины гудят, взрывы.

— Присмирел чёртов сын. — Шофёр ещё раз оглянулся в ту сторону, где сидел на взгорье орёл, приподнял на голове чёрную кепку-шестиклинку с маленьким козырьком, вытер со лба и с лысины пот.

То и дело их обгоняли машины, и когда очередной, огромный, как баллистическая ракета, цементовоз обдал их запахом гари, грохотом, шофёр недовольно покачал головой:

— И куда гонит!

А сам бросил на всём ходу баранку, достал из «бардачка» ветошь и стал не торопясь вытирать вспотевшие руки.

Сергей Алимович отметил, что в том, как он, бросив руль, вытирал ветошью руки, не было и тени лихачества. Уверенность в себе, полное единение с машиной были в этом жесте. Сергей Алимович любил мастеров своего дела и сразу проникся к шофёру симпатией. К тому же ему было неловко за свой тихий голос.

— Вы мастерски ведете машину! — крикнул Сергей Алимович.

— Чего там. — Лицо шофёра озарилось таким светом, что Сергей Алимович тоже просиял в ответ.

Они разговорились. Выяснилось, что водитель из Караганды, шофёр первого класса. У него единственная дочь, врачи ей рекомендовали жить у моря, вот он и приехал сюда; она живет в городе, а он работает на стройке.

— Там она училась на втором курсе пединститута, а здесь в университет взяли на первый.

— На каком факультете?

— На иностранном — французска. Я её так и зову Сашка-французска.

— А что же вы не устроились в городе?

— На стройке заработок хороший. Здесь я три сотни в месяц на руки имею. За Сашину комнату сорок рублей плачу и ей сто даю. Здоровье слабенькое у Саши.

— Что же это за комната такая — сорок рублей? Дерут!

— С телефоном зато и отдельная квартира. Саша у меня самостоятельная, она любит удобства.

— Интересно. — Сергей Алимович постарался представить юную дочь шофёра, которая живет в отдельной квартире и получает к степендии ещё сто рублей в месяц отцовского содержания, изучает французский язык и дышит морским воздухом.

— Парле ву франсе? — спросил шофёр и подмигнул Сергею Алимовичу усталым воспаленным глазом.

— К сожалению, нет. Немецкий — пожалуйста.

— А мы с Саней балакаем.

— А жена? — подавив смущение, спросил Сергей Алимович и вдруг почувствовал горячий интерес к шофёру и к его дочери.

— Умерла, Саше шесть лет было. Пробовал два раза жениться — глупость одна, плюнул. Пять лет живём сами.

— На стройке давно?

— Пятый месяц.

— Сейчас машин много. Четыре тысячи человек работает, всех теперь и не узнаешь, — прокричал Сергей Алимович и подумал: «Интересно, какая она эта Саша? Красива?»

Внизу показались шиферные крыши новеньких, похожих друг на друга, как близнецы-братья, домов переселившегося аула. Новый аул расположился в широкой солнечной, безветренной долине, недаром на местном языке она называлась Райской. Ниже зеленел посёлок гидростроителей, тускло сверкала тёмно-серая излучина реки, желтели ступеньками громадной лестницы сакли старого аула, ослепительно сверкала стальная эстакада кабель-крана, вознесшаяся по обоим берегам каньона. Высота эстакады правого берега была тридцать шесть метров, длинна — сто сорок. На левом берегу эстакада была поприземистей. Между эстакадами бежали нити тросов. В солнечном небе над бездной каньона они казались совсем тоненькими, а между тем, каждая «ниточка» весила девятнадцать тонн.