Вацлав Михальский - Мир тесен

Гудел мотор, ярко горела в темноте доска с приборами. Спички у Славы намокли, и он прикурил над чёрной баранкой из широких ладоней водителя. Прикурив, не ушёл на свое место, а сел на переднее сиденье, чтобы от скуки можно было поговорить — дорога длинная.

«Алимов был в городе и ночевал в том же номере гостиницы, где жили тогда мы с Фёдором. Мир тесен. В жизни есть какие-то странные, непостижимые законы. Сколько раз я был свидетелем того, как случайность замыкала целые круги и всё выстраивалось в стройную систему.

Алимов молодец! А еще говорят, что сейчас нет сильных личностей. Сколько в нём энергии, как он предан делу, как решителен. Все его девочки поступили в техникум. Я спросил его: «Ты не любишь обмана, профанации, а как же девочки?» Он был готов к этому вопросу. «Есть в жизни моменты, когда человека надо стронуть с места, подтолкнуть, заставить, а дальше он сам пойдёт. Так и с моими девочками. Они должны учиться, но их надо вытолкнуть на поверхность, и я выталкиваю. Шпаргалки — святая ложь, ложь во спасение». «Но ложь не делится на категории, — сказал я, — так же, как и правда». «Может быть, — сказал Алимов, — формально ты прав. Но зато девочки будут учиться. Я их вытяну, я не дам им халтурить, они будут хорошо учиться». Я не спорил с Алимовым, я чувствовал, что ему очень хочется остаться правым».

Чёрная глубокая степь плыла по обе стороны от дороги. Слава спросил у шофёра спички. Закуривая сигарету, взглянул на часы. Золотая стрелка лежала на семёрке. «Целый час сэкономил, — подумал Слава, — автобус только вышел из посёлка». Затянувшись табачным дымом, он улыбнулся в мягкой полутьме этому минувшему, невозвратному часу. Невольно подумал о Боре и его отце Борисе. «Как просто быть хорошим человеком, когда от тебя ничего не требуют. Как просто выказать мужество, энергию и самоотверженность на одну минуту, на несколько часов, даже на несколько дней и недель. И как нелегко, когда беспощадные будни сжимают, словно тиски, и никуда не вырвешься, и никакой надежды нет на то, что завтра всё вдруг изменится к лучшему. Когда Боря лежал в больнице, Борис вёл себя исключительно, казалось, более преданного, более терпеливого отца не найти в целом мире, а теперь сник… теперь он уже чувствует несчастным не столько Борю, сколько себя, будничные тиски не для него, он не в силах их выдержать… А завтра мы с Борей найдём где-нибудь за городским пляжем местечко, чтобы можно было заехать туда на его коляске и половим рыбку, попразднуем. Пусть он подышит морским воздухом, пусть порадуется».

До трёх часов утра Слава кое-как передремал на жесткой скамейке привокзального сквера и, едва посветлело небо, отправился к Боре. Он и выехал с вечера потому, что обещал мальчику встретить с ним рассвет на море, показать, «откуда встаёт солнце».

В четыре часа вся весёлая компания была на берегу: Слава, Боря котёнок Мурлыка и щенок Друг. Белый густой туман стоял непроницаемой стеной у самого берега, воды не было видно, только слышался легкий плеск.

— А где же море? Один туман. Вот да! Так и солнце не встанет, — встревожился Боря. Он вынул из коляски щенка, котенка и опустил их на тёмный от влаги песок. — Пусть идут на разведку. Солнце разведают!

Котёнок и щенок смело скрылись в тумане. С тихим шелковым шелестом набегали на песок невидимые волны, тревожно и радостно пахло морской травой, рыбой, солёной свежестью воды. Щенок отчаянно тявкал, кидаясь на шорох волн — в клочьях стелящегося по земле тумана проскальзывали то его хвост торчком, то нахальная мордочка с испуганными глазами. Рядом неожиданно вынырнула чёрная, зеленоглазая голова Мурлыки с маленькой серебристой рыбкой в зубах.

— Ой, Слава, Мурлыка уже поймал тарашку! — закричал Боря.

— Он подобрал на берегу — волны выбросили.

Увидев Мурлыку с добычей, Друг в тот же миг потерял интерес к поединку с волнами и бросился наперерез котёнку. В это время метрах в пятидесяти, наверху, по железнодорожной насыпи, сотрясая воздух, загрохотал товарняк. И словно от этого сотрясения, стена тумана вдруг пошатнулась, стала медленно разламываться на куски — одна за другой в ней появились рваные дыры, в которых мутно светились то зеленоватое небо, то серая вода.

— Теперь, Боря, смотри в оба, — предупредил Слава, — сейчас будет вставать солнце!

Разрушаясь на глазах, тонула стена тумана, прогалины воды становились все шире, свободнее, светлее, кое-где они бирюзово светились, и от них шли острые, раскалывающие гладкую поверхность моря стальные блики. Потом вода порозовела, а блики еще невидимого солнца заиграли золотым, синим, красным огнем, море очистилось от тумана до самого горизонта и над водой стало медленно всплывать оранжевое светило.

— Какое большое, Слава! Смотри, какое оно большое. Вот да!

Солнце было большое — раз в десять больше привычного дневного, и на него можно было смотреть без труда. Постепенно оно сжималось, светлело, вдруг подпрыгнуло далеко в небо и стало осплепительно маленьким, обыкновенным.

— Ну, вот и всё, — сказал Слава, — понравилось?

— Ага. Вот да! Какое оно было, как дом большое! Нет, как два дома!

— Давай-ка теперь разматывать закидушку и ловить рыбу.

— Давай! — радостно засмеялся Боря. — Мы еще больше Мурлыки поймаем. Мы дополна поймаем, скажи?!

— Запросто. Я буду закидывать, ты — вытаскивать. Согласен?

— Ага. Мировское дело. Запросто!

Каждое утро Сеня Лысцов завешивал проволочную крышу палисадника мокрыми мешками и прикрывал сверху листами фанеры.

— От жарюки, — говорил Сеня, а то цветам головы напечет, и амбец!

Он мучительно переживал разрыв дипломатических отношений с Алимовым и всякий раз старался заговорить со Славой.

— Здоровля нет, а жисть течеть, а жить надо! — обычно говаривал с утра Сеня, разламывая, потягивая свое могучее стареющее тело.

— Как дела, Славик? У меня чай индийский, Верка принесла, хошь дам одну пачку? — не дожидаясь ответа, он пошёл в свою комнату. Вынес пачку дефицитного индийского чая. — Бери, бери, Славик, пейте на доброе здоровье.

«Пейте» было явно адресовано и Сергею Алимовичу, оно давало знать, что, при доброй воле обеих сторон, мир может быть восстановлен.

Слава пришёлся Семену по душе. Особенно его подкупило то, что Слава понял его страсть к цветоводству и не подтрунивал над ним по этому поводу, как в своё время Сергей Алимович. Сеня переписывался с юнатами нескольких городов, они присылали ему пакетики семян и гербарии. Плотные листы бумаги с пришитыми к ним сухими цветами Сеня развешивал по стенам своей комнаты. Он был благодарен Славе за то, что тот не ехидничал, когда он по утрам сооружал навес из мокрых мешков и фанеры, чтобы цветы «не сожгло», а вечером разбирал его, чтобы цветы «дышали и видали небо». К тому же Слава внимательно выслушивал его сны, обсуждал варианты отгадок. А сны Сеня видел каждую ночь, притом с такой четкостью, словно сидел перед киноэкраном.