Вольтер - Трактат о терпимости

Я признаю красноречие и Боссюэ, и епископа Гиппонского, правда, грешившего порой непоследовательностью. И все же вслед за мольеровской Армандой из «Ученых женщин» я бы осмелился сказать им:

Когда за образец берешь кого-нибудь,

В нем лучшее найди, на то похожим будь.

Епископу Гиппонскому, например, я бы сказал: «Ваше преосвященство, ваши взгляды сильно изменились. Но я хотел бы, с вашего позволения, разделить ваши прежние мнения, так как считаю, что они были лучше».

А к епископу Мо я бы обратился с такими словами: «Ваше преосвященство, я не сомневаюсь в том, что вы – великий человек, в пользу этого говорит хотя бы ваша ученость, в чем вы не уступаете блаженному Августину, а в красноречии вы порой даже превосходите своего собрата. И все же для него, не менее красноречивого в других областях и к тому же более доброжелательного, чем вы, ваши выпады были бы мучительны. К чему вам это?»

Автор упомянутого священного пасквиля о бесчеловечности, конечно, не Боссюэ и не Августин; но я хотел бы видеть его во главе великого трибунала в Гоа – по моему мнению, из него получился бы отличный инквизитор. Судя по его высказываниям, этот человек обладает государственным умом и исповедует высокие политические принципы. Вот, например, такой его совет соотечественникам: «Если в вашей среде иноверцев много, используйте убеждение, щадя их чувства; но если их среди вас немного, то лучшим решением станут виселица и галеры: тогда вы вздохнете свободно». О таком подходе можно прочитать в его труде.

Слава Богу, я отношу себя к добрым католикам, я не страшусь того, что гугеноты называют «мученичеством». Но на всякий случай скажу: если автор цитируемого пасквиля когда-нибудь займет пост первого министра (по крайней мере, надежду на это он озвучивает в своем труде), я в тот же день уеду в Англию.

Пока же мне остается лишь благодарить Бога за то, что воззрения подобных личностей остаются у нас всего лишь плохими теориями. Тем временем наш автор в своих измышлениях причисляет к сторонникам нетерпимости даже Бейля. Опираясь на слова Бейля о неотвратимости наказания для бунтовщиков и мошенников, он делает вывод, что огня и меча заслуживают и мирные верующие. Ловко придумано, не правда ли?

Стоит отметить, что почти вся эта книга суть подражание «Апологии Варфоломеевской ночи», и ее автор выступает в роли самого апологиста либо его эха. Но в любом случае нам остается надеяться, что ни «учитель», ни «ученик» не будут допущены к управлению государством.

А если бы вдруг такое случилось, я бы из своего далека отправил им это послание с целью обратить внимание на одно предложение из святейшего пасквиля: «Разве необходимо для блага одной двадцатой части населения пожертвовать благополучием целой нации?»

Хорошо, предположим, что во Франции действительно на двадцать католиков приходится один гугенот. Но откуда уверенность в том, что один этот гугенот съест двадцать католиков? Или что двадцать католиков обязательно съедят гугенота? И главное, на каком основании этому гугеноту можно запретить жениться? Автор не слышал о епископах, аббатах, монахах, чьи землевладения находятся в Дофинэ, Жеводане, в районе Агда или Каркассона? А разве на землях этих служителей церкви нет крестьян, не уверовавших, к несчастью своему, в превращение хлеба и вина в тело и кровь Иисуса? Кто возьмет на себя смелость утверждать, что эти землевладельцы – епископы, аббаты, монахи, как и вообще все члены общества, не заинтересованы в том, чтобы семьи этих крестьян были многочисленны? Разве рождение детей – право лишь тех, кто причащается определенным образом? Считать так было бы несправедливо и бесчестно.

«Религиозный догматизм, злодеяния под прикрытием ложно понятых христианских постулатов порождают ненависть, которая несет реки крови и вызывает разрушительные последствия»

«Ущерб от отмены Нантского эдикта гораздо меньший, чем приписывается», – заявляет далее наш автор.

Что ж, практически все историки склонны к преувеличениям, возможно, преувеличен и вред от отмены Нантского эдикта. Тем не менее смею утверждать, что ошибка всех приверженцев религиозных преследований состоит в полном отрицании того вреда, в котором их справедливо упрекают. Поэтому не стоит беспрекословно верить ни парижским докторам, ни амстердамским проповедникам.

В подтверждение своих мыслей приведу слова одного французского маршала, сказанные несколько лет назад: «Было ли преследование протестантов необходимым, я не знаю. Но я знаю, что это нужно прекратить».

Когда я опубликовал письмо одного иезуита отцу Ле Телье, в котором автор предлагает применить бочки с порохом против иноверцев, мне показалось, что я зашел слишком далеко, что мне никто не поверит, а само письмо назовут вымыслом. Но куда делась моя деликатность, когда в «Религии в согласии с бесчеловечностью» я встретил такое гуманное высказывание: «Полное уничтожение протестантов во Франции ослабило бы страну не более, чем кровопускание больному крепкого телосложения».

Несколькими страницами ранее этот добросердечный христианин говорил, что на двадцать католиков во Франции приходится один гугенот. А теперь он хочет пролить кровь двадцатой части нации, причем приравнивает сию «процедуру» к обычному кровопусканию. Избави нас Бог от подобных врачевателей!

Но если наш автор не видит ничего дурного в истреблении одной двадцатой части населения, то что может помешать знакомому отца Ле Телье предложить взорвать порохом или отравить третью часть нации? Так что в предположении о подлинности письма отцу Ле Телье нет ничего неправдоподобного.

В заключение наш святоша сообщает, что нетерпимость – очень даже хорошая вещь, «ибо она не осуждалась Иисусом Христом». Но разве только это не осуждал Иисус Христос? Разве кому-то придет в голову лишь по этой причине причислять к лику святых, например, тех, кто решил поджечь Париж с четырех сторон?

Какой вывод следует из всего вышесказанного? В ответ на мягкий, милосердный голос природы враг ее – нетерпимость – тут же исторгает рычание; и стоит человечеству заговорить о мире, фанатизм тут же начинает ковать мечи. О судьи, поставленные над народами, принесшие мир в Европу! Вам предстоит сделать выбор между торжеством миролюбия и вакханалией человеконенавистничества!

Но вернемся к делу Жана Каласа. 7 марта 1763 года в Версале состоялось заседание Государственного совета, на котором под председательством канцлера собрались все государственные министры. Докладчиком по делу Каласа был Тиру де Крон. Нужно отдать ему должное: только так возможно было выступать в подобной ситуации. Его речь, пронизанная простотой и искренностью, вмещала в себя беспристрастность судьи, корректность образованнейшего человека и подлинное красноречие государственного деятеля. В ожидании решения Государственного совета в галерее дворца собралось огромное количество людей разного звания. Как вскоре доложили королю, собрание единогласно приняло решение запросить материалы процесса у тулузского парламента, а также потребовать объяснить мотивы приговора, по которому Жан Калас был казнен через колесование. Его величество решение совета поддержал.