Иммануил Кант - Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)

Чтобы находить что-либо хорошим, я должен всегда знать, что за вещь этот предмет, то есть должен иметь понятие о нем. Но это мне совсем не нужно, чтобы находить в нем красоту. Цветы, прихотливые рисунки, без всякой цели сплетающиеся черты в так называемой резьбе – никакого значения не имеют, ни от какого определенного понятия не зависят и все-таки нравятся. Наслаждение прекрасным должно зависеть от рефлексии о предмете, которая ведет к какому-либо (неопределенно к какому) понятию, и этим оно отличается от приятного, которое все основывается на ощущении.

Правда, приятное, по-видимому, во многих случаях тождественно с хорошим. Так обыкновенно говорят: всякое (главным образом, продолжительное) удовольствие само по себе хорошо, а это имеет почти тот смысл, что: быть продолжительно приятным или хорошим – это одно и то же. Но скоро можно заметить, что это только ошибочное смешение слов, а понятия, которые собственно свойственны этим выражениям, отнюдь нельзя смешивать друг с другом. Приятное, которое как таковое представляет предмет исключительно по его отношению к внешним чувствам, всегда через понятие цели должно быть, прежде всего, подведено под принципы разума, чтобы его назвать хорошим как предмет воли. Но тогда это уже совершенно другое отношение к удовольствию, если то, что доставляет мне удовольствие, я вместе с тем называю и хорошим. Это видно уже из того, что при хорошем всегда бывает вопрос, есть ли это посредственно хорошее или непосредственно хорошее (полезное или хорошее в себе)? Напротив, при приятном такого вопроса быть не может, так как это слово всегда означает нечто такое, что нравится непосредственно. (То же самое бывает и с тем, что я называю прекрасным.)

Даже в самой обыкновенной речи отличают приятное от хорошего: о кушанье, которое в силу пряностей и других примесей возбуждает вкус, без колебаний говорят, что оно приятно, и вместе с тем признают, что оно не хорошо, хотя оно непосредственно нравится внешним чувствам, но посредственно, то есть через разум, который смотрит на следствия, оно не нравится. Это различие можно заметить даже в суждении о здоровье. Оно непосредственно приятно каждому, кто им обладает (по крайней мере, отрицательно, как отсутствие всяких телесных болей), но чтобы сказать, что оно хорошо, оно должно быть рассмотрено путем разума в отношении целей, а именно как такое состояние, которое располагает нас ко всем нашим делам. Наконец, по отношению к счастью каждый думает, что наибольшую сумму приятности жизни, как по количеству, так и по продолжительности, можно назвать истинным и даже высшим благом. Но разум противится и этому. Приятность есть наслаждение. Но если все сводится к этому, было бы глупо быть мелочным по отношению к средствам, которые дают нам это счастье, от щедрости ли природы или через самодеятельность и наши собственные действия. Но в том, что имело бы значение в себе, – существование человека, который живет (и в этом направлении много трудится) только для того, чтобы наслаждаться , если даже при этом он самым лучшим образом содействует другим как средству, а эти другие все точно так же ищут наслаждения, и притом для того, чтобы путем симпатии наслаждаться с ними всеми удовольствиями, – разум не поддается на эти уговоры. Только через то, что он делает без отношения к удовольствию, на полной свободе, и независимо от того, что могла бы дать ему природа, он дает абсолютную ценность своему существованию как существованию личности; и счастье со всей полнотой его приятностей далеко еще не безусловное благо [51].

Несмотря на все это различие между приятным и добрым, они все-таки сходятся в том, что они всегда соединены с интересом к их предмету: таково не только приятное § 3-го и посредственно доброе (полезное), которое нравится как средство для достижения чего-либо приятного, но и, безусловно, во всех отношениях доброе, именно моральное, которое вносит с собой высший интерес. Доброе есть объект воли (то есть способности желания, определяемой через разум), но хотеть чего-либо и находить удовольствие в его существовании, то есть иметь к нему интерес, – одно и то же.

Приятное и доброе имеют отношение к способности желания и вводят с собой: первое – патологически обусловленное (через побуждения, per stimulos), а второе – чисто практическое удовольствие, которое определяется не только через представление о предмете, но вместе с тем и через представляемое отношение субъекта к существованию предмета. Нравится не только предмет, но и существование его. Поэтому и суждение вкуса есть созерцательное (contemplativ) суждение, то есть такое суждение, которое, будучи индифферентным по отношению к существованию предмета, соединяет с чувством удовольствия и неудовольствия только его свойства. Это созерцание направлено не на понятия, ибо суждение вкуса не есть познавательное суждение, ни теоретическое, ни практическое. И именно поэтому оно не основывается на понятии и не имеет его своей целью .

Приятное, прекрасное и доброе означают, следовательно, три различных отношения представлений к чувству удовольствия и неудовольствия, по отношению к которому мы можем отличать друг от друга предметы или способы их представления. И выражения, соответствующие каждому из них, в которых обозначается то, что именно здесь нравится, не одинаковы. Приятным каждый называет то, что ему доставляет удовольствие , прекрасным – что ему только нравится , добрым – что он ценит , одобряет, то есть в чем он полагает объективное значение. Приятное имеет значение и для неразумных животных; красота – только для людей, то есть для животных, но разумных существ, но не только как для разумных, каковы, например, духи, а вместе с тем и как для животных; доброе имеет значение для каждого разумного существа вообще. Это такое суждение, которое может получить полное оправдание и объяснение только впоследствии. Можно сказать, что из всех этих трех видов приятного только приятное в прекрасном, и только оно одно, есть бескорыстное и свободное наслаждение, ибо здесь никакой интерес – ни интерес внешних чувств, ни разума – не вынуждает в нас одобрения. Поэтому о приятном можно было бы сказать, что в трех названных случаях оно относится или к склонности , или к наслаждению , или к уважению . Наслаждение есть единственное свободное удовольствие. Предмет склонности и предмет, который поставлен нам для желания в законе разума, отнюдь не оставляют нам свободы сделать из чего-либо предмет нашего личного удовольствия. Всякий интерес предполагает потребность или возбуждает ее и, как основа определения нашего одобрения, не позволяет суждению о предмете быть свободным.