Иммануил Кант - Иммануил Кант. Критика чистого разума. Критика практического разума. Критика способности суждения (сборник)

Прежде всего, надо заметить, что красота, для которой следует искать этого идеала, не есть нечто неустойчивое. Через понятие объективной целесообразности она должна быть фиксированной красотой, следовательно, должна принадлежать объекту не совершенно чистого, но отчасти и интеллектуального суждения вкуса.То есть там, где в ряду основ суждения должен иметь место идеал, в основе должна лежать какая-нибудь идея разума по определенным понятиям. И эта идея априори определяет цель, на которой и основывается внутренняя возможность предмета. Нельзя мыслить идеал красивых цветов, прекрасной меблировки, прекрасного вида. Но и красота, зависящая от определенных целей, как, например, красота дома, красота прекрасного дерева, прекрасного сада и так далее, не дает возможности представлять для нее какой-либо идеал, предположительно потому, что цели через это понятие недостаточно определяются и фиксируются. Следовательно, здесь целесообразность почти так же свободна, как и при неустойчивой красоте. Только то, что имеет цель своего существования в себе, именно человек , который через разум может определять себе свои цели сам, или, где он заимствует их из внешнего восприятия, соединять их со своими существенными и общими целями и в соответствии с ними может тогда судить и эстетически, – только этот человек, следовательно, есть идеал красоты , так же как человечество в его лице, как интеллигенция, одно среди всего существующего в мире способно к идеалу совершенства.

Сюда относятся еще два обстоятельства: во-первых , эстетическая идея нормы , которая представляет из себя единичное созерцание (воображения), а это созерцание дает мерило для его оценки как вещи, относящейся к особому виду животных; во-вторых, идея разума . Цели человечества, поскольку они могут быть представляемы не чувственно, она делает принципом суждения о фигуре, в которой эти цели открываются, как их действия в явлении. Нормальная идея для фигуры особой животной породы должна заимствовать свои элементы из опыта. Но величайшая целесообразность в конструкции фигуры, которая могла бы быть общим мерилом эстетического суждения о каждой особи этого вида, образ которой как бы преднамеренно заложен в основу техники природы и которой адекватен только род в его целом, а не частное и обособленное в нем, – заключается все-таки только в идее того, кто высказывает суждение. Все-таки со всеми своими пропорциями она как эстетическая идея может быть представлена в образце вполне in concreto. Мы хотим попробовать дать здесь психологическое объяснение этого, чтобы до некоторой степени (ибо кто может выведать у природы ее тайны?) сделать понятным, как это бывает.

Надо заметить, что воображение совершенно непостижимым для нас способом не только может вызывать при случае знак для понятия даже из очень далекого времени, но может воспроизводить образ и фигуру предмета из несказанного числа предметов различных видов и даже одного и того же вида. Если мысль заинтересована сравнением, по всем предположениям несомненно, хотя и недостаточно ясно для сознания, она может как бы накладывать один образ на другой и через совпадение многих из них как бы находит в том же самом виде нечто среднее, что служит общим мерилом для всех. Каждый видел тысячу взрослых мужчин. Но если он хочет судить об их нормальной величине сравнительно, то воображение, по моему мнению, накладывает огромное число образов (может быть, всю эту тысячу) друг на друга. Да будет мне позволено применить здесь аналогию оптического изображения в пространстве, где соединяются весьма многие элементы, и в данной черте, где место освещается сильнее всего наложенным цветом. Здесь становится заметной средняя величина , которая как по высоте, так и по ширине одинаково далека от крайних границ как самых больших, так и самых маленьких фигур. Это и есть фигура прекрасного мужчины. (Можно то же самое получить механически, если всю эту тысячу размеров по их высоте, по их ширине и по их толстоте сложить вместе и сумму разделить на тысячу. Но воображение делает то же самое через динамический эффект, который возникает из многократного воздействия таких фигур на орган внутреннего чувства.) Если таким образом для этого среднего человека найдут среднюю голову, а для этой средней головы – средний нос, то эта фигура будет лежать в основе нормальной идеи красивого человека в той стране, где производится это сравнение. Поэтому негр при этих эмпирических условиях необходимо должен иметь другую нормальную идею о красоте, чем белый, а китаец другую, чем европеец. То же самое нужно сказать об образце красивой лошади или красивой собаки (известной породы). Эта идея нормы выводится не из пропорций, заимствованных из опыта, как определенных правил , хотя только соответственно ей и возможны правила оценки этого. Она есть образ, парящий над частными и различным образом различными созерцаниями индивидуумов, целой породы, который природа поставила первообразом для своих произведений в том же самом роде, но которого, по-видимому, не достигла вполне ни в одной особи. Но это отнюдь не весь первообраз красоты в этой породе, а только форма, которая создает непременные условия всякой красоты, значит, только правильность в представлении породы. Она, как называли знаменитого Дорифора (копьеносца) Поликлета, есть правило (именно для этого же можно употреблять и корову Мирона в ее породе). Но именно поэтому она не может заключать в себе ничего специфически характерного, ибо иначе она не была бы идеей нормы для породы. Ее изображение нравится не красотой, а только потому, что она не противоречит ни одному условию, при которых только и может быть прекрасной каждая вещь этой породы. Здесь изображение только соответствует школьным правилам [54].

От идеи нормы прекрасного все-таки надо отличать тот идеал, которого, в силу вышеуказанных оснований, можно ожидать исключительно от человеческой фигуры . А в ней идеал состоит в выражении начала нравственного , без которого предмет не мог бы нравиться вообще, и притом положительно (а не только отрицательно в педантическом изображении). Видимое выражение нравственных идей, которые внутренне господствуют над человеком, правда, может быть взято только из опыта. Но для того чтобы сделать их соединение со всем тем, что связывает наш разум с нравственно-добрым в идее высшей целесообразности – душевную доброту, или чистоту, или силу, или спокойствие и так далее, – как бы видимым в телесном выражении (как действии внутреннего), необходимо соединить чистые идеи разума с большой силой воображения в том, кто только судит об этом, и еще того больше в том, кто хочет их изображать. Правильность такого идеала красоты доказывается тем, что он не позволяет примешивать сюда чувственно-приятного и все-таки дает возможность принимать в нем большой интерес. А это, в свою очередь, доказывает, что суждение по такому масштабу никогда не может быть чистым эстетическим суждением и что суждение по идеалу красоты не есть только суждение вкуса.