Марина Луценко - Ловушка для банкира

— Какие же подтверждения, что Семен Семенович — из проклятого рода? — вывел девушку из задумчивости испуганный голос Быстрицкого.

Вика постаралась забыть на время об усиливающихся животных инстинктах.

— Во-первых, — принялась она терпеливо объяснять, — Тормакин перед исчезновением травмировал руку. Как и написано в тексте — порезал ладонь. Во-вторых, несмотря на угрозы со стороны анонима, оставался в имении до самого последнего дня. В послании об этом тоже упоминается — будто бы есть некая сила, притягивающая сюда жертву проклятия. И в-третьих, отец Тормакина, как тот сам рассказывал, пропал, когда сыну был год. Все сходится!

— Может, сходится, а может — и нет, — недоверчиво пробурчал Звягин (будучи профессиональным сыскарем, он привык верить фактам, а не домыслам). — Во-первых, вполне вероятно, что руку Семен Семенович порезал случайно. Во-вторых, в имении он мог оставаться назло анониму, чтоб тот не думал, что банкир струсил. В-третьих… ну, мало ли людей пропадает без всякой мистики. Может, отец Тормакина просто сбежал? Сам банкир, между прочим, именно так и думал.

Быстрицкий нервно всхлипнул:

— Если проклятие все-таки существует, значит, Эльвира Сенаторская не врала. Отец ее ребенка — действительно Семен Семенович. Помните интервью? Сыну модели вот-вот должен был исполниться год.

— Газета у меня в комнате, — заметил Долохов. — Сейчас ее принесу. Надо сверить даты, и если они совпадают…

Компаньон банкира не договорил, но все и так прекрасно его поняли.

— Когда Эльвира прослышит об этой истории — скандала не миновать, — продолжал Сергей Константинович, направляясь к выходу. — Вечером улечу в Москву и лично буду следить, чтоб моделька не наделала глупостей. Она, как только Семен исчез, трех адвокатов наняла — готовится вцепиться в наследство мертвой хваткой!

Детектив присвистнул:

— Уже наняла адвокатов? Ничего себе скорость.

— Скорость прямо пропорциональна ожидаемым финансам, — отчеканил Долохов и скрылся за дверью.

Виктория тоже вскочила. Она уже с большим трудом находилась за столом — голоса людей оглушали, черно-белая картинка давила депрессивностью, тысячи разнообразных ароматов доводили до тошноты.

— Пойду к себе, — сказала девушка, морщась. — Голова что-то разболелась, прилягу.

Оказавшись в комнате, она легла на кровать. Так переносить симптомы оборотничества было намного легче. Вика планировала оставаться в постели максимум до обеда, но приступ в этот раз затянулся намного дольше. Чтобы не умереть с голоду, девушка нажимала кнопку в изголовье кровати — обед и ужин Настя принесла ей в комнату.

Около полуночи симптомы, наконец, исчезли. «Как же мне от этого избавиться?» — размышляла Виктория о тайне оборотничества. Найти способ контроля над приступами было просто необходимо. Иначе в следующий раз животные инстинкты могли остаться навсегда. От этой мысли девушке стало по-настоящему страшно…

Сон ворвался в Викино сознание страшным звериным воем. Десятки волков — маленькие и большие, молодые и старые, самцы и самки — валялись посреди лесной поляны на бурой, пропитанной кровью земле. Их животы были вспороты, и звери выли, испуская последний дух. Среди умирающих прохаживались граф Смолин и следователь из Петербурга. Оба были раздражены.

— Пятый час животину почем зря бьем, — сказал Петр Николаевич, кивая на корчащегося неподалеку молодого волка. — А людоеда как не было, так и нет.

Следователь хмуро посмотрел на вывалившиеся из зверя кишки.

— Да, волки все не те попадаются. По нутру видать — обычные сероманцы, — вздохнул он. — Хитер людоед, бестия эдакая. Небось, почуял облаву и затаился где-нибудь в чаще непролазной.

Петр Николаевич передернул плечами.

— Негде ему затаиться. Мужики-охотники лес, как свои пять пальцев, знают. Если людоед в другие земли не ушел — они его непременно изловят.

— Конечно, изловят — куда ж он от охотничков денется, — согласно закивал следователь. — И особливо то хорошо, что вы, Петр Николаевич, в помощники им пса своего удивительного отдали.

— Да уж, если кто и выследит волка-убийцу, так это Лютый. Нюх у молосса превосходный — любой выжлице фору даст. А уж хватка и вовсе капкан. Чудо, а не собака.

— Барин!!! — отчаянный вопль заглушил их разговор.

На поляну выскочил косматый мужик с вилами и тут же бросился к Смолину.

— Барин! — мужик повалился графу в ноги. — Батюшка, родненький, беда! Беда!!!

Пуча глаза от ужаса, мужик замычал что-то нечленораздельное.

— Что за беда?! Говори толком, шельма! — Смолин схватил его за шиворот и тряхнул со всей силы.

— Нашли людоеда… — крестьянин задыхался от волнения. — Пес ваш…

Петр Николаевич расплылся в широкой улыбке.

— Ага, так Лютый волка-людоеда выследил? Отлично! Какая же в том беда?!

— Нет, барин, нет… — затряс косматой головой мужик. — Пес этот… убитый…

— Как — убитый? — граф в ярости сжал кулаки. — Кто посмел?! Или нет, постой! Его, что ли, людоед загрыз? Волк-людоед, да?!!

Мужик судорожно сглотнул.

— Нет, батюшка, опять не то, — он с трудом справился с одышкой. — Ваш пес, барин, он и есть тот самый людоед. Вот!

Граф отшатнулся.

— Ты что мелешь, дурья башка?! Как такое возможно?!!

— А так и возможно, — не отступал от своих слов крестьянин. — Его только что в деревне застали. Пока мужики на охоте, пес, видать, в конец обнаглел, да в избу к кузнецу нашему, Тимофею, сунулся. Там, на беду, мальчонка годовалый был. Мать его без присмотра оставила, сама траву за домом косила. Малец, как пса увидал, кричать начал. Мать прямо с косой в дом кинулась, и обомлела. Стоит она, значит, в сенях — а эта тварюка черномордая на нее надвигается, с ребятенком мертвым в пасти. Да не просто идет, а рычит грозно — видать, и мать заразом с дитем порешить удумал. Тут баба с перепугу косой по собачьей лапе вдарила, и так ловко — чуть пополам не перерубила, аж кость видна стала. Пес мальца убитого тотчас бросил и убег, хромая.

— Куда убег-то? — спросил, бледнея, граф.

— Вестимо куда — к вам домой, барин.

— Как же это… что же это… — стоявший рядом следователь не мог подобрать слов.

Смолин вскочил на коня и что есть духу помчался к особняку. Лизонька, Пантелеимоша — они находились в смертельной опасности.

Забежав в дом и убедившись, что молосса тут нет, граф распорядился запереть все двери. Затем он кинулся в опочивальню жены. Там царило абсолютное умиротворение. Графиня, сидя в кресле, неспешно вышивала картину шелковыми нитями. А из соседней комнаты, где обитали новорожденный младенец и графский воспитанник Вася, доносился негромкий смех — детишек развлекали мамки-няньки.