Уильям Берроуз - Голый завтрак [litres]

Шериф: «За фунт я с него штаны спущу, братва. Спешите видеть! Ценный научный экспонат, связанный с местонахождением Жизненного Центра. Данный экземпляр достигает девяти дюймов в длину, дамы и господа – заходите и измерьте сами. Всего один фунт, такой же сомнительный, как трехдолларовая купюра, и вы увидите, как по меньшей мере три раза кончает мальчишка – а я никогда не поступаю настолько низко, чтобы подвергать этой процедуре кастрата, – причем сам того совсем не желая. Когда у него сломается шея, данный экземпляр, как пить дать, ритмично встанет по стойке «смирно» и всех вас забрызгает».

Мальчишка стоит на крышке люка, переминаясь с ноги на ногу:

– Боже мой, чего только не приходится терпеть на этой работенке! Того и гляди какой-нибудь гнусный старый хрыч возбудится и вспомнит о плотских утехах.

Люк открывается, веревка гудит, как ветер в проводах, шея ломается с громким и отчетливым звуком китайского гонга.

Мальчишка перерезает веревку пружинным ножом, спрыгивает и гонится за каким-то вопящим педиком по ярмарочному проспекту. Педрила бросается вниз сквозь стекло кинетоскопа грошового пассажа и принимается лизать жопу ухмыляющемуся негру. Постепенное затемнение.

(Мэри, Джонни и Марк раскланиваются с веревками на шеях. Они не так молоды, как выглядят в «голубом кино»… Вид у них усталый и недовольный.)

Доктор «Пальчики» Шефер, Малыш Лоботомия, встает и устремляет на делегатов холодный голубой поток своего пристального взгляда:

– Господа, всю нервную систему человека можно разместить в компактном, укороченном позвоночном столбе. Головной мозг – лобный, средний и затылочный – должен разделить участь аденоидов, зуба мудрости, аппендикса… Представляю вам свое выдающееся творение: Полностью Обеззабоченного Среднего Американца…

Звучат фанфары: голого американца вносят двое чернокожих носильщиков, которые с глумливыми усмешками грубо сбрасывают его с носилок на сцену… Человек извивается… Его плоть превращается в вязкое прозрачное желе, которое улетучивается зеленым туманом, открывая громадную черную многоножку. На аудиторию обрушиваются волны неведомого зловония, иссушающего легкие и вызывающего сильную тошноту…

Шефер ломает руки, рыдая:

– Кларенс!! Как ты мог так со мной поступить?? Неблагодарные!! Все до одного неблагодарные!!

Делегаты в смятении отшатываются и бормочут:

– Боюсь, Шефер зашел слишком далеко…

– А между прочим, я предупреждал…

– Шефер, конечно, малый незаурядный… но…

– Чего только не сделаешь ради саморекламы…

– Господа, это омерзительное и во всех отношениях незаконнорожденное дитя извращенного ума доктора Шефера не должно увидеть света… Совершенно ясно, что наш долг перед человечеством…

– Он таки увидел свет, старина, – сказал один из негров-носильщиков.

– Мы должны растоптать эту антиамериканскую тварь, – говорит толстый доктор-южанин с лягушачьей мордой, все время лакавший кукурузную водку из банки для консервирования. Он неверной походкой направляется вперед, но тут же останавливается, напуганный внушительными размерами и угрожающим видом многоножки…

– Принесите бензин! – орет он. – Сожжем сукина сына, как обнаглевшего ниггера!

– Лично я на рожон не лезу, – говорит крутой молодой доктор с понятием, который тащится под ЛСД-25. – А вот ушлый окружной прокурор мог бы…

Затемнение. «Суд идет!»

ОП: «Господа присяжные, эти «ученые джентльмены» утверждают, что человеческое существо, которое они совершенно беспричинно умертвили, вдруг само превратилось в гигантскую черную многоножку и что «их долг перед человечеством» состоял в уничтожении этого чудовища, прежде чем оно любым доступным ему способом сумеет воспроизвести себе подобных…

Должны ли мы принять весь этот бред сивой кобылы за чистую монету? Должны ли мы клюнуть на всю эту беспардонную ложь, как на смазанную безымянную задницу? Где же она, эта удивительная многоножка?

«Мы ее уничтожили», – самодовольно заявляют они… А я хотел бы напомнить вам, Джентльмены и Гермафродиты присяжные, что этой Гнусной Скотине, – он указывает на доктора Шефера, – уже не раз приходилось предстать перед судом по обвинению в таком отвратительном преступлении, как изнасилование мозга… Проще говоря, – он с размаху бьет кулаком по поручню скамьи присяжных, повышая голос до вопля, – проще говоря, джентльмены, принудительная лоботомия… »

Присяжные раскрывают рты от изумления… Один умирает от сердечного приступа… Трое падают на пол и корчатся в оргазме, вызванном чрезмерной похотливостью…

ОП театрально вытягивает руку с указующим перстом:

«Это он… Не кто иной, как он, довел население целых регионов нашей прекрасной страны до состояния, граничащего с запредельным идиотизмом… Вот он, тот, кто ряд за рядом, ярус за ярусом заполнил огромные склады беспомощными существами, каждая прихоть которых должна исполняться… «Трутнями» цинично называет он их, отводя плотоядный взгляд воплощенного высокообразованного зла… Господа, я взываю к вам: бессмысленное убийство Кларенса Кауи не должно остаться неотмщенным. Это подлое преступление, словно раненый педрила, вопиет по меньшей мере о справедливом воздаянии!»

Многоножка в возбуждении мечется по сцене.

– Старина, этот мудозвон проголодался! – кричит один из носильщиков.

– Лично я сматываюсь.

Делегатов захлестывает волна электрического ужаса… Вопя и царапаясь, они бросаются к выходу…

Панорама Интерзонного Города. Начальные такты «Прощания с Восточным Сент-Луисом»… то громкие и отчетливые, то еле слышные и прерывистые, как музыка в конце продуваемой ветром улицы…

Кажется, будто комната движется, сотрясаясь и вибрируя. Кровь и субстанция многих рас – негров, полинезийцев, горных монголов, кочевников пустыни, уроженцев многоязычного Ближнего Востока, индейцев, рас, еще не зачатых и не рожденных, сочетаний, еще не реализованных, – текут сквозь тело. Миграции, невероятные путешествия через пустыни, джунгли и горы (стаз и смерть в труднодоступных высокогорных долинах, где гениталии пускают побеги растений, а внутри выводятся громадные ракообразные, взламывающие тело, как скорлупу), на катамаране через Тихий океан – к острову Пасхи. Причудливый составной Город, где по огромному безмолвному рынку разбросаны все людские ресурсы.

Минареты, пальмы, горы, джунгли… Ленивая река, вспенивающаяся из-за злых рыб, обширные, заросшие сорняками парки, где в траве лежат мальчики, играющие в таинственные игры. Ни одна дверь в Городе не закрывается. Любой может войти в вашу комнату в любое время. Начальник полиции – китаец, который, ковыряясь в зубах, выслушивает доносы очередного безумца. Время от времени китаец вынимает зубочистку изо рта и разглядывает ее кончик. В дверях, прислонясь к косякам и вертя в руках сушеные головы на золотых цепочках, стоят гладко выбритые хипстеры с медно-красными лицами, на которых отражается лишь слепое бесстрастие насекомого. Позади, за открытыми дверями – столики и кабинки, бары, кухни и бани, совокупляющиеся парочки на стоящих рядами медных кроватях и на тысячах гамаков, висящих крест-накрест, джанки, перетягивающие руки для укола, курильщики опиума, курильщики гашиша, люди едящие, говорящие и вновь окунающиеся в марево дыма и пара.