Мишель Монтень - Путевой дневник. Путешествие Мишеля де Монтеня в Германию и Италию [litres]

В последнее [число] марта у меня случилась колика и длилась всю ночь, довольно терпимая; но своими резями она растревожила мне живот, и моча сделалась едкой больше обычного. Вышел крупный песок и два камня.

В первое воскресенье после Пасхи я видел церемонию одаривания папой девиц на выданье. Помимо обычной пышности, пешие оруженосцы вели перед ним двадцать пять убранных и весьма богато украшенных лошадей в златопарчовых чепраках и десять-двенадцать мулов в малиновых чепраках, а также несли его носилки, крытые красным бархатом. Впереди ехали четыре всадника и везли четыре красные шляпы на концах неких жезлов, крытых красным бархатом и с позолоченной рукоятью; папа следовал за ними на своем муле. Кардиналы, которые его сопровождали, тоже были на мулах, облаченные в свои архиерейские одеяния, их шлейфы крепились снурком с металлическим наконечником к уздечкам мулов. Девственницы были в количестве ста семи, и каждая – в сопровождении старой родственницы. После мессы они вышли из церкви и составили длинную процессию. По возвращении в церковь Минервы [523]они прошли в хор [524], где проводилась эта церемония, целовали ноги папе, и он, давая свое благословение, вручал каждой собственной рукой кошелек из белого дамаста, в котором была расписка [525]. Предполагается, что свою благостыню, которая составляет тридцать пять экю, они получат, найдя себе мужа, да в придачу к этому каждой в тот день достанется белое платье ценой в сорок экю. Их лица были закрыты белыми покрывалами, видны только глаза.

Я уже говорил о приятных сторонах Рима и среди прочего о том, что это самый открытый для всех город мира, где на инаковость и национальные различия обращают внимание менее всего, ибо он по самой своей природе пестрит чужестранцами, – тут каждый как у себя дома. Его владыка объемлет своей властью весь христианский мир; подсудность ему распространяется на чужестранцев как здесь, так и в их собственных домах; в самом его избрании, равно как и всех князей и вельмож его двора, происхождение не принимается в расчет [526]. Венецианская свобода градоустройства и польза постоянного притока иноземного люда, который тем не менее чувствует себя здесь в гостях. Поскольку здесь вотчина людей Церкви, то это их служба, их добро и обязанности. Чужестранцев здесь попадается столько же или даже больше, чем в Венеции (поскольку количество иноземного люда, которое случается наблюдать во Франции, в Германии или в других местах, не идет ни в какое сравнение с тем, что стекается сюда), однако местных и проживающих тут гораздо меньше. Мелкий люд наша манера одеваться смущает не более, чем испанская, немецкая или своя собственная, и тут не встретишь бездельника, который не попросил бы милостыню на нашем языке.

Я пытался добиться звания римского гражданина, для чего пустил в ход все мои природные пять чувств, хотя бы ради его былой чести и религиозной памяти о его авторитете. Здесь я столкнулся с затруднениями, но все же преодолел их, не использовав для этого ни покровительства, ни даже ловкости какого-либо француза. Тут был употреблен авторитет самого папы при посредстве Филиппо Музотти, его Maggiordomo [527], который проникся ко мне необычайной дружбой и много хлопотал; он мне спешно переправил послание от третьего дня мартовских ид 1581 года [528], которое было доставлено 5 апреля, надлежащим образом удостоверенное и так же написанное, с милостивыми словами сеньора Джакомо Буонкомпаньи, герцога Сорского, папского сына. Это пустое звание, но мне все же было очень приятно получить его [529].

3 апреля я выехал из Рима рано утром через ворота Сан Лоренцо Тибуртина и проследовал довольно ровной дорогой через местность, по большей части плодородную хлебами, но, подобно всем римским окрестностям, малонаселенную. Переехал через реку дель Тевероне, которая прежде называлась Анио , сначала по мосту Маммоло , потом по мосту Лукан , который сохранил свое древнее название [530]. На этом мосту имеется несколько древних надписей, и главная вполне читаема. Есть там также две-три римские могилы вдоль дороги. Других следов древности нет, и довольно мало осталось от мощеного полотна той большой дороги, которая и есть Via Tiburtina . Я приехал к обеду в ТИВОЛИ, пятнадцать миль. Это былой Tiburtum, лежащий [531]на отрогах гор, и город простирается по первому довольно крутому склону, который делает его местоположение и виды очень живописными, поскольку он возвышается и над окружающей его со всех сторон бескрайней равниной, и над громадным Римом. Окрестный пейзаж разворачивается в сторону моря, а сзади – горы. Город огибает река Тевероне и, спускаясь с гор, устраивает вблизи от него великолепный водопад, после чего прячется в расселину между скал длиной пять-шесть сотен шагов, а затем изливается на равнину, где после многих и разнообразных извивов впадает чуть ниже города в Тибр.

Там можно видеть знаменитый дворец с садом кардинала Феррарского, это очень красивое произведение, но во многих частях незавершенное, а теперешний кардинал [532]не продолжает работы. Я там все рассмотрел в подробностях и постараюсь здесь описать, хотя об этом предмете есть и книги, и общедоступные картины. Такое же брызганье огромного количества обузданных и стройных водяных струй, единственным механизмом которых можно управлять с большого расстояния, я видел в других местах во время своего посещения Флоренции и Аугусты, как уже было сказано выше. Орга́нную музыку, которая там звучит, играют настоящие орга́ны, правда, всегда одну и ту же вещь, и делается это посредством воды, которая падает с большой силой в круглый сводчатый подвал и приводит в движение имеющийся там воздух, принуждая его направляться в орга́нные трубки, а проходя через них, издавать звуки. Другой водяной поток вращает колесо, сплошь усеянное особыми зубцами, заставляя их в определенном порядке нажимать на клавиши орга́нов; тут также слышны звуки, измененные трубами [533]. В другом месте слышно пение птиц, которым подражают маленькие бронзовые флейты, видимые в регалях [534]; это они издают звуки вроде тех, что извлекают маленькие детишки, дуя в клювик глиняных свистулек, наполненных водой; это делается искусством, подобным орга́нному, а другие движители заставляют шевелиться сову, которая с высоты скалы внезапно прерывает эту гармонию, напугав птиц своим присутствием, а потом снова уступает им место; и так попеременно можно делать сколько угодно [535]. Дальше слышен словно пушечный выстрел; еще дальше – более частый и дробный треск вроде пальбы из аркебуз: это достигается резким падением воды в трубы, где воздух сжимается, а выходя оттуда, порождает этот звук. Все эти изобретения или подобные им основаны на одних и тех же принципах природы, я видел такие и в других местах.