Джои Гебель - Пытка для гения

Вероника попросила, чтобы зашел я, и Винсент заметно огорчился. Угрюмая медсестра отвела меня в палату. Вероника выглядела измученной и бледной, но по-прежнему ослепительно красивой. Теперь у нее были длинные волнистые кудри каштанового цвета с отдельными высветленными прядями.

— Кто там? — простонала она.

— Вероника, привет. Как ты себя чувствуешь? — сказал я.

— Пока действуют обезболивающие — хорошо, — слабым, неровным голосом ответила она и испуганно обвела палату мутным взором.

— Я привел детей. Они за тебя волновались, по крайней мере — один из них.

— Ты видел Бритни?

— Кто это?

— Новорожденная.

— Нет.

Вероника попыталась посмотреть мне в глаза и замотала головой, словно проглотила горькую микстуру.

— Она такая безобразная, такая уродливая. Когда ее принесли, я расплакалась. Я не хотела брать ее на руки, просто не смогла взять. Я не хочу ее видеть, прикасаться к ней. Мне не нужна такая страхолюдина!

— Нечего было сидеть на наркотиках во время беременности.

— Я думала, она умрет.

— Может, и умрет, — утешил Веронику я.

— Что мне с ней делать? Она даже на человека не похожа.

— Ты породила чудовище.

— Заткнись, козел!

— Извини, Вероника. Не знаю, что тебе сказать. Ты загубила жизнь ребенка еще до того, как она началась. Не жди от меня сочувствия.

— На кой черт мне твое сочувствие! У тебя что ни слово, то насмешка над серьезными вещами.

— Тогда зачем ты меня позвала?

— Сама не знаю. Ах да, я хотела кое о чем тебя спросить. Подойди сюда. — Вероника пальцем показала на свою кровать. Приподнявшись на локтях, она напустила на себя томный вид и заплетающимся языком спросила: — Почему ты меня не трахнул?

— Что?

— Почему ты не трахнул меня там, в отеле?

Я расхохотался, однако, увидев, что она совершенно серьезна, оборвал смех.

— Потому что счел это неправильным.

— Почему?!

— По многим причинам. Начнем с того, что ты — мать Винсента.

— Ну и что?

— Зачем ты докапываешься?

— До тебя никто не отказывался.

— Вот тебе и еще одно объяснение. Пойду приведу детей.

— Нет!

— Ты не видела их несколько дней.

— Я не хочу их видеть! Не хочу, чтобы они видели меня! Мне все надоело! — Вероника стукнула кулаками по постели.

— Может, хватит?

— Ты не видел, что из меня вылезло! Страшилище! Я чувствую себя грязной! Я хочу, чтобы ее не было, не было, придурок! Меня тошнит от всего этого!

В палату стремительно вошла пухлая белокурая медсестра с вышитыми на блузке медвежатами.

— Что случилось? — осведомилась она.

— Истерика, — сообщил я.

— Дерьмо! Дерьмо-о! Ч-черт, я по уши в дерьме! — выла Вероника.

— Сэр, я вынуждена попросить вас уйти, — сказала сестра, готовя шприц.

— Нет-нет, нет, нет, нет! — запричитала Вероника. — Не прогоняйте его! Со мной все в порядке. Я буду вести себя хорошо. Я буду умницей.

— Вам пора принимать укол.

— Ну и делайте, только пусть он останется.

Вероника с жеманным видом приняла инъекцию успокоительного.

— Можно он останется? — соблазнительно надув губки, спросила она.

— Ну хорошо, еще пять минут. Вам нужно отдохнуть. А вы, — обратилась ко мне сестра, выходя из палаты, — не давайте ей разволноваться.

— Я хочу переехать, — сказала Вероника, притихшая и подавленная.

— Прямо сейчас?

— Да. Я хочу перебраться в Калифорнию.

— Зачем? Дай-ка угадаю — ты намерена стать актрисой. Или пройти стажировку в искусстве владения язычком?

— Начну все заново. Не хочу застрять здесь на всю жизнь. Ты мог бы отправить меня туда и использовать это против Винсента. Он не перенесет разлуки.

— Как насчет остальных детей?

— А что насчет детей?

— Заберешь их с собой?

— Да, если ты оплатишь переезд и все остальное.

Я задумался.

— Нет, это чересчур. Будем считать, в тебе говорят транквилизаторы.

— Это я говорю. Транквилизаторы не разговаривают.

— Поспи. И будь добра, позаботься о детях.

— Харлан, ты все же поразмысли. Калифорния, новое начало. Мисс Вероника, не оставите ли свой автограф у меня на щиколотке? Ах, конечно.

Продолжая бессвязно лопотать, Вероника заснула. Судя по бормотанию, ей снились кинокошмары с дрянной музыкой и скверными диалогами.

— По-твоему, она говорила всерьез? — спросил Силвейн.

— Да.

По возвращении из больницы я позвонил Силвейну из дома Вероники. Дети, включая Винсента, отправились играть во двор.

— Она — шлюха, — продолжал я, — а шлюхи, особенно из захолустных городков, имеют обыкновение думать, что переезд в большой город — как правило, Нью-Йорк или Лос-Анджелес, — решит все их проблемы.

— Точно, — подтвердил Силвейн. — Я сам из Висконсина.

— Она даже толком не знает, чего хочет. Нет, беру свои слова обратно. Она убедила себя, что хочет покончить с прошлым. Конечно, надеется стать актрисой и прославиться. Опять-таки Вероника ужасная распутница. Такие, как она, думают одинаково. Она мечтает стать знаменитой или, на худой конец, затащить в постель какую-нибудь звезду. По ней, лучше быть известной и несчастной, чем несчастной и никому не известной.

— Или чем неизвестной и счастливой, — хмыкнул Силвейн.

— Именно. Понимаешь, о чем я?

— Еще бы, чудак.

— И что скажешь? Лучше не связываться?

— Не знаю, братишка. По-моему, это отличная возможность, и нам не следует ее упускать.

— Наоборот, если мы уберем эту женщину из жизни Винсента, то сделаем ему огромное одолжение, — возразил я. — У него будет больше вдохновения, если мы оставим ее здесь .

— Вот что: я поговорю с Прормпсом и узнаю его мнение, — сказал Силвейн.

К этому времени Прормпс активно участвовал в нашем проекте.

— Хорошо, — согласился я. — Мне пора.

— Мне тоже. Через час у меня свидание с Джудит Лайт.

В комнату вошел Винсент, и я выключил мобильник. Мальчик с угрюмым видом лег на пол, обхватил голову руками и уставился в потолок.

— Что случилось, кузнечик?

— Не знаю, — огрызнулся он, что было довольно странно для этого в общем неэмоционального ребенка. На миг меня охватила паранойя, я испугался, что Винсент слышал мой разговор с Силвейном. Может, он уже обо всем догадался? С начала проекта не прошло и двух лет.

— Хотя нет — знаю. Мне не нравится с ними играть, — к моему облегчению, произнес Винсент.

— Я был точно таким же. Никогда не играл с соседскими детьми, — поделился я. — Терпеть не мог школьные перемены. Тебе еще повезло — ты не обязан идти на перемену, если не хочешь, и даже можешь отказаться от групповой работы. Академия поощряет развитие индивидуальности.

— Другие дети обожают улицу, а я — нет.

— Мы с тобой похожи. Все, что я люблю, находится дома — книги, диски, фильмы, телевизор. За дверями одни придурки, которые только действуют на нервы.