Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Альбом с фотографиями ее внуков завершил свой путь с коленей к ногам ее соседа, который – разумеется, непреднамеренно – наступил на него. Она со всей присущей ей вежливостью попросила его поднять альбом; он поспешно сделал это, извинившись: он просто его не заметил. Стюардесса, которая приступила к уборке использованных подносов, спросила, не желает ли дама, все-таки, тоже позавтракать – и после минутного колебания она кивнула, решив не отказываться, сама не зная, почему. Но когда приподняла фольгу, прикрывавшую горячее блюдо, и положила в рот первый крошечный кусочек мяса, почувствовала позыв рвоты, поднимавшийся из самой глубины тела – точь-в-точь как давно, много лет назад, чувствовала подобные импульсы в самом начале беременности. Ее преисполненный желаниями, нетерпеливый и энергичный муж всегда был готов прикончить то, что она всегда оставляла в тарелке – даже когда она вполне в состоянии была бы справиться с порцией, она намеренно останавливала себя и оставляла ему пусть символическую, но долю, тем самым вознаграждая его за преданность и демонстрируя ему свою. Но на этот раз не было рядом никого, способного избавить ее от этой отвратительной еды. В замешательстве разглядывала она оставшиеся на откидном столике нож и вилку, покажется ли дружеским ее жест, если она предложит абсолютно незнакомому, но явно голодному человеку свою порцию, после того, как она попробовала пусть даже абсолютно микроскопический, но все же кусочек? В конце концов, решила она, будь она немного (много) моложе, этот (и не только этот) молодой человек, скорее всего, не отказался бы, возможно, просто из желания познакомиться с ней.

Она решилась и с искренней радушием протянула ему коробку с завтраком. Молодой человек покраснел. Он явно колебался, не зная, как поступить. Он, судя по всему, вырос в благополучной семье, в которой вряд ли предполагалось, что можно есть из чужой тарелки.

– Почему вы сами не хотите это съесть? Все так замечательно… вкусно.

– Пожалуйста, возьмите…

Она сказала это, стараясь, чтобы звучало строго, не оставляя молодому человеку времени на обдумывание, как сказала бы ему мать. А затем без лишних слов положила поднос ему на колени, пока находившаяся совсем близко стюардесса не сбросила все в свою тележку с остатками еды и грязной посуды.

Молодой путешественник был в затруднении. Но юношеский, испытывающий голодный спазм организм не оставлял ему выбора, он машинально, с застенчивой улыбкой, протирал салфеткой лежавшие на подносе Даниэлы пластмассовые одноразовые нож и вилку, которых минуту назад касались ее губы, а затем разом вонзил их в уже начавший остывать омлет. Его соседка одобрительно покивала, но удержала себя от представившейся возможности завязать легкий дружеский разговор, к которому что-то внутри нее подталкивало, и, преодолев это желание, собрала газеты, лежавшие грудой у нее на коленях и углубилась в них, то и дело переводя взгляд на картинки, а с картинок на текст.

Дверь, которая вела посетителей в офис, сейчас была распахнута – это означало лишь одно – кто-то (но кто?) ухитрился явиться в офис раньше него. Этим «кем-то» оказался его семидесятипятилетний бухгалтер, который бессчетное количество лет работал с его отцом. В эту минуту он, пребывая в полном одиночестве, с наслаждением потягивал кофе, похрустывая свежим круассаном. Год назад Яари спас его от увольнения в связи с наступлением пенсионного возраста, вернув ему возможность осмысленной, так сказать, деятельности, связанной, в основном, с наблюдением за биржевыми котировками. И теперь избежавший увольнения экс-пенсионер, не желавший никому уступить возможность первым приветствовать наступление нового рабочего дня, взял за правило раньше всех появляться в офисе, чтобы с чистой совестью отправиться домой после двенадцати. Яари не был уверен, что производительность старика оправдывала хотя бы половину той щедрой зарплаты, которой судьба увенчала его жизнь в наивысшей точке карьеры. Но поскольку служитель бухгалтерского учета и ревизии демонстрировал редкую в наше время преданность былому хозяину – отцу Яари, ставшему инвалидом, он до сих пор не жалел ни сил, ни времени, каждый вечер приходя, чтобы сыграть с Яари-старшим очередную партию в шахматы, и всячески, разве что не силой, удерживал того от неукротимого желания посетить в своем инвалидном кресле принадлежащий ему некогда офис. Яари-младшему было всего удобнее держать отставного ревизора в штате фирмы.

– Что это тебя вытащило из постели? – поинтересовался бессонный старик, стряхивая с брюк засахаренные крошки круассана и отправляя их в рот.

С деланной небрежной гордостью Яари рассказал о решении Даниэлы, вылетевшей этим ранним утром в Африку, повидаться со своим зятем.

– Это тот, который консул?

– Ну… на самом деле он – поверенный в делах… и все это осталось в прошлом. Через полгода после смерти его жены из-за финансовых проблем в министерстве были проведены сокращения… правда, вскоре они его вернули. Но он не остался в Иерусалиме, выбрал Африку, объясняя это тем, что жизнь там намного дешевле – обосновался там, устроился финансовым советником в компании, занимающейся археологическими раскопками… так, по его словам, он сможет прикопить немного деньжат… так сказать, на старость… тем более, что ему известно лучше, чем другим – в министерстве иностранных дел человек, вышедший на пенсию, все равно что покойник. Обратно не позовут никогда.

Но отставной бухгалтер отказывался принимать во внимание тонкие намеки своего работодателя. Он был человек простой и хотел узнать суть дела. В своей пенсионной неуязвимости он продолжал допытываться до сути происходящего.

– А что это они там в Африке копают?

Яари не знал. Вернее, не знал в точности. Что это за команда археологов, с которой связался его родственник, и что именно они хотят найти.

Когда его жена вернется (а до этого времени осталась одна всего неделя), она все ему расскажет. Уж она-то…

Глаза отставного служащего смотрели на него, не отрываясь, и в них Яари увидел подозрительность. Тот до сих пор относился к младшему сыну босса, как к студенту, который из любопытства заглянул в отцовскую контору после занятий в классе, узнав, что тут привезли новую модель электрической пишущей машинки, и он хотел бы ее увидеть.

– Вы с Даниэлой всегда путешествовали вместе. Что стряслось на этот раз, а, Яари? Ты всегда прямо-таки трясся за нее. Не боишься, что жена отправилась одна… и не куда-нибудь, а в Африку?

Отставной служащий был настойчив.

Яари стало немного не по себе. В тоне старика, в его пытливой дотошности было что-то панибратское. Но пока его отец поддерживал едва ли не фамильные отношения со старейшим своим сотрудником – одним из самых старых , – Яари считал возможным относиться к старику самым дружеским образом, а потому вежливо рассказал ему о причинах, заставивших его на этот раз нарушить заведенный им же порядок совместных путешествий с Даниэлой. Она воспользовалась наступившим праздником хануки, во время которого ее школа не работала… а что до него, то он просто не мог бросить все дела в офисе и составить ей компанию, особенно если принять во внимание, что именно в эти дни нужно будет принять ряд важных решений, касающихся заказов Министерства обороны. Кроме того, до конца еще не ясно, получит ли Моран освобождение от резервистской службы – в армии решение могут принять в любую минуту. Но важнее всего, что в Африке Даниэла, его жена, ни на минуту не останется совсем одна, без присмотра. Ее зять все время будет рядом, он сумеет уберечь ее от любых неудобств.