Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

Даниэла рассмеялась. Нет, школа та же, но что касается Шекспира… Шекспира больше нет. Отменен. Отправлен на пенсию. А вместо него много лет назад в программе появились американские авторы, пишущие короткие рассказы. На другом, не шекспировском языке. Так что она не занимается теперь натаскиванием учеников, желающих получить аттестат зрелости, а читает сказки малышам из начальных классов.

– Начальных классов?! Вы?! Но почему?

– Почему? Как бы это помягче сказать… Возникли некоторые проблемы с дисциплиной у старшеклассников…

– Проблемы с дисциплиной? У вас? – Бывшая ученица была изумлена. – Мы, – сказала она, – мы не просто обожали вас… мы вас даже боялись.

– Это правда, – со смехом подтвердила Даниэла, которая по временам ощущала этот пополам с любовью охватывающий ее школьный страх. – Но тут ничего уж не поделаешь. С того момента, как умерла моя старшая сестра, я стала чуть-чуть медленней… а, может быть, даже в какой-то мере даже рассеянной, и нашлись девочки, которые… скажем так, сумели этим воспользоваться.

На этот раз бывшая ученица была неподдельно огорчена.

– Это бывает, это временные неприятности, поверьте, – утешала она свою учительницу, которая вообще-то не нуждалась в утешении подобного рода. – Не сомневаюсь, что очень скоро вас опять пригласят преподавать в старших классах.

– Все может быть, – отвечала Даниэла, катя свой чемодан по направлению к терминалу, – Но в настоящее время я всем довольна. Учить малышей – это, все-таки, легче и отнимает меньше времени, чем исправлять огрехи старшеклассников… особенно перед выпускными.

Когда же экс-ученица, ставшая к настоящему времени молодой бабушкой, уразумела, что Даниэла движется не к выходу через паспортный контроль, а, скорее всего, к полутемному залу ожидания, где в самых разнообразных позах ждали дальнейших рейсов транзитники, к которым на целых шесть часов готова была присоединиться Даниэла, она со всем своим темпераментом обрушила на нее настоящее африканское гостеприимство. Что? Сидеть и ждать шесть часов? А если это будет семь? Или восемь? В то время как у них с мужем есть прекрасный дом, просторный и тихий, с огромной гостевой комнатой и со всеми европейскими удобствами. И пусть он находится на определенном расстоянии от центра города, никакой беды в этом нет, ее муж позаботится о том, чтобы их машина с личным шофером точно в срок доставила бы ее к самолету.

Даниэла колебалась. Звучало все это заманчиво. Она и в самом деле нуждалась в отдыхе, а предложение бывшей ученицы звучало вполне искренне и разумно. Но оставалось обещание, которое она дала мужу – не покидать аэропорт. И это останавливало ее. Если, не дай Бог, произойдет нечто такое… ну, хотя бы непредусмотренный перенос или даже отмена рейса, как сможет она оправдать нарушение обещания, пусть даже вырванного из нее силой в последнюю минуту? Что сможет сказать в свое оправдание Яари, который всегда, и особенно с момента смерти ее сестры, пекся о ее безопасности – чем дальше, тем сильнее…

Она смотрела на бывшую ученицу, которая отныне в ее памяти останется, в основном, из-за рыжих, почти красных волос. Ну, на самом деле, билось у нее в голове, почему бы не воспользоваться этой совершенно фантастической встречей, не отдохнуть? В конце концов – что в этом такого… что с ней может случиться? Это едва не первая, попавшаяся ей на пути дама, живущая здесь, в Найроби, уже много лет, и нет никаких оснований у нее, Даниэлы, не верить, что ее вовремя и со всеми удобствами доставят в аэропорт – доставят вовремя и прямо к вылету. Она бросила взгляд вниз, рассмотрев проход, ведущий из общего зала в пространство, отведенное для пассажиров, ожидающих пересадки. Она увидела множество людей, ожидающих объявления по радио – взрослых мужчин, женщин и детей – последних было больше всего. Африканские дети ничем не отличались от любых других – они кричали, бегали, прыгали, смеялись, дразнились, играли и плакали – в зависимости от возраста; они перепрыгивали через чемоданы, сумки, мешки, рюкзаки и коробки, а когда им это не удавалось – спотыкались, потирали ушибы и бежали к матерям, время от времени с грохотом переворачивая урны. Перспектива провести в этом бедламе шесть часов с каждой минутой представлялась Даниэле все менее заманчивой.

Но и аргументов, которые могли бы извинить за нарушенное обещание, она не видела. Знал ли Яари ее так же хорошо, как знала себя она? Видел ли он, что с ней делает время? Заметил ли ее возрастающую забывчивость, ее рассеянность, ее испуг? Случайно ли было то, что он с такой настойчивостью напоминал о том, что она может заблудиться? То, что она потеряла в дьюти-фри реальное представление о времени… он имел в виду и эту опасность?

Ей стало страшно. Да, она действительно захотела совершить это путешествие без него. Одна. И до последней минуты она не верила, что трепетавший над нею муж не настоит – вопреки всему – на том, чтобы сопровождать ее. Не потому ли чувствовала она какое-то раздражение и даже переходящую в злость досаду. Она ни в чем не виновата, но разве обещание, данное мужу под давлением и в самую последнюю минуту, не освобождало ее от обязательства сдержать свое слово, разве необходимо было воспринимать сказанное буквально?

Она посмотрела на бывшую ученицу, бросавшую нетерпеливые взгляды в сторону паспортного контроля. И приняла решение.

– Все в порядке, – сказала она. – Шесть часов ожидания не бог весть какой подарок. Но человек в силах перетерпеть и такое, верно? Мне вовсе не хочется заставлять твоего мужа заниматься моими делами. Сейчас я найду какой-нибудь тихий уголок и сяду там. Утром я успела купить в нашем аэропорту какой-то роман, и мне кажется, что сейчас самое время заняться им. Когда читаешь, время просто летит.

И с этими словами, к огромному разочарованию красноволосой дамы, она повернулась в сторону зоны транзитного ожидания и покатила туда свою поклажу, лавируя среди корзин и коробок других пассажиров, отыскивая взглядом то место, где три года назад она терпеливо ожидала объявления о посадке на израильский рейс, сидя рядом с мужем.

То давешнее кафе никуда не делось и было столь же малопривлекательным, как и тогда, с той лишь разницей, что сейчас освещение стало чуть лучше, да и количество столиков и стульев, несколько обновившихся, заметно возросло. Менее мрачными выглядели и стены, обклеенные рекламой и многоцветными постерами, восхваляющими достоинства местных ресторанов и гостиниц. Поначалу Даниэла огорчилась, не понимая, где же здесь найдет она вожделенный тихий уголок, но уже в следующее мгновение перехватила приглашающий жест официанта, выкатившего откуда-то столик.