Авраам Иегошуа - Дружественный огонь [litres]

– И вы все это запомнили? – Даниэла, изумленная услышанным, весело рассмеялась, опуская ноги на пол со стоявшего напротив кресла; движение это заставило ее на миг откинуться назад. – Как это могло быть? Мы едва успели обменяться несколькими словами в самом конце полета.

– Верно, – подтвердил пожилой англичанин, одновременно запахивая полы белого банного халата и садясь в пустующее кресло с важной осторожностью. Они действительно перекинулись лишь парой фраз, но он запомнил каждое произнесенное ею слово, жалея лишь о том, что не начал общаться с ней с первой минуты полета, упустив возможность узнать побольше и о покойной сестре, и о солдате, убитом своими товарищами в результате «дружественного огня», но особенно о ней самой – о том, кто она, и почему она улыбалась с такой безмятежностью. Но поскольку почти все время полета она предпочитала смотреть в иллюминатор, словно из чистой вежливости избегая его, было бы неуместно навязываться с разговором. Вероятно, картины, открывавшиеся ее взгляду за окном, были настолько восхитительны, или она сочла его недостаточно трезвым для разговора?

– И то, и другое.

Но неужели леди могла предположить, что такой, как он, ветеран борьбы с алкоголем, мог перебрать бесплатной выпивки, которую раздают в самолете всего лишь за один час полета? Неужели она не заметила, сколько раз проводник предлагал ему выпить? Два раза? Три?

– Как минимум пять, – сказала она краснолицему и седовласому британцу, сидевшему перед ней совершенно голым под банным халатом, не сводившему с нее восхищенных глаз.

Пять? На самом деле? Она считала их? И тем не менее он после приземления вовсе не был пьян.

– Это не имеет значения, поскольку два здоровяка мгновенно усадили вас в инвалидное кресло и укатили прочь. Сейчас я уверена, что они поджидали вас, прибыв отсюда. Но сейчас что случилось? Вы абсолютно трезвы и, если хотите, можете передо мной извиниться.

– Извиниться перед прелестной женщиной – безусловное удовольствие… я только хотел бы от вас услышать – за что?

– Вы дали мне пригласительный билет на эту ферму, утверждая, что она принадлежит вам, а сейчас выясняется, что вы здесь просто пациент.

– Точно подмечено, – согласился англичанин, беззаботно рассмеявшись. Он, и в самом деле, пациент, но не простой, а заслуженный, чтобы не сказать вечный пациент, который возвращается сюда ежегодно по доброй воле для поправки здоровья, тем более, что он является в этом заведении держателем акций. Но если она требует извинений – он с удовольствием приносит ей одно, признавая, что ввел ее в заблуждение. Он виноват. Для настоящего англичанина нет ничего легче, чем произнесли эти слова. С того момента, как он обратил внимание на ее аристократичную внешность, – то есть с первой минуты ее появления в дверях коридора, ведущего на посадку, – он не мог отвести от нее взгляда, находя ее не просто прелестной, но неотразимой; и даже более того: его восхищение ею только возрастало, особенно после короткого разговора в самом конце полета, увы, такого недолгого. И хотя он отлично понимал и даже знал, что шансов на новую встречу у него нет, поскольку сама она сказала, что визит ее к зятю будет совершенно кратким, он, вопреки всему, вознамерился найти способ продолжить знакомство, подобно охотнику, никогда не теряющему надежду на встречу с редкой дичью. И что же?! Охотник был вознагражден, ибо вот – она здесь!

Здесь было от чего залиться краской… но Даниэла простила его, улыбнувшись. Охотник!

– Вы ошибаетесь, – сказала она. – Я не подозревала даже, что вы можете оказаться здесь. Я даже не заметила поначалу, что адрес на визитной карточке, которую вы мне дали, обозначает именно это место. Я просто присоединилась к зятю, который должен был доставить сюда заболевшую малярией сотрудницу археологической экспедиции. Но правда и то, что я вас не забыла. Много лет я работаю учителем и выработала способность помнить всех своих учеников… ну, и случайно встреченных людей, и когда моего мужа, требующего непрерывного внимания, нет рядом. Люди необыкновенные… вроде вас… навсегда остаются в моей памяти.

– Остаться в памяти дамы, подобной вам… поверьте, это большая честь…

– Что ж… если вам хочется назвать это честью… – Даниэла попыталась чуть-чуть уменьшить чересчур изысканное восхищение босоногого англичанина, который, похоже, забыл, насколько сам напоминает старого, потрепанного жизнью, грязнулю.

– Но скажите… что вы здесь делаете? На первый взгляд, вы не производите впечатление человека, у которого что-то болит.

Верно. Он и на самом деле ничем не болен, но настанет день… и он хотел бы покинуть сей мир, не теряя достоинства. Как вдовец, не имеющий детей, живущий на солидную, выплачиваемую ему государством, пенсию, он полагает, что в Англии у него нет шансов на качественный уход. Все, на что он может там рассчитывать, это прозябание в каком-нибудь муниципальном доме престарелых в окружении таких же, как он, одиноких и никому не нужных стариков.

– А чем вы занимались в прошлом?

Долгие годы он работал в управлении королевских железных дорог, но настоящую карьеру он сделал в Ее Величества вооруженных силах. Он был слишком молод для участия в мировой войне, но, повзрослев, пошел служить и добился, чтобы его послали туда, где еще осталась возможность проявить себя на службе – в Африке или Азии. Но после потери Британией Индии и Палестины, и другие колонии стали требовать независимости, так что ко времени, когда он дослужился до майора, не осталось ни единого места, где Британская империя могла бы еще править, не теряя достоинства, с присущей им, англичанам, справедливостью, не способствуя при этом возникновению терроризма. Таким образом, дожив до пятидесяти, если она может это себе представить, он превратился в инженера управления британских железных дорог, и пятнадцать лет назад, выйдя в отставку, принял решение вернуться в Восточную Африку, но не в качестве колонизатора, а как пациент.

– И вы предпочли Африку всем прочим местам, где вы служили?

Да, из всех людей бывшей Британской империи в качестве помощника я предпочел бы африканца. Они искреннее и честнее, чем пакистанцы или бирманцы, и когда они заботятся о чьем-либо теле, не лезут, подобно жителям Индии, к вам в душу. Они спокойны и лишены подозрительности, как арабы, и не боятся подхватить европейскую заразу. Они – интроверты, и заботятся о вас, не тратя лишних слов на пустую болтовню, как действуют ветеринары, ухаживающие за животными. Следует признать, что пейзажи здесь менее впечатляющие, чем в других частях континента, но он чувствует, что это полузасушливое монотонное пространство способствует тому, кто хочет расстаться с жизнью, сделать это с наименьшим страданием и болью, и с большей надеждой.