Федор Левин - Из глубин памяти

Помню горного мастера Сенькина, производившего взрывные работы на строительстве, начальника Индустроя Кронова, вечно спорившего с «заказчиками» Трахтером и Шевченко. Много было и других, но не все имена удержались в моей памяти.

Не обошлось на заводе без происшествий. Однажды на газоочистке неплотно завинтили дверцу, она открылась под напором газа. Рабочий пошел ее закрывать и упал без сознания. Другой кинулся за ним, успел оттащить его к железной наружной лестнице, но и сам свалился рядом, — так велика была концентрация газа. Третий так спешил, что одного из них тащил вниз по лестнице за ноги, и спасаемый стукался головой о железные ступени. Примчалась из заводской больницы по тревоге «скорая помощь», автомобиля у нее не было, — конь и линейка. Пострадавших доставили в больницу, содрали с них одежду и обоих посадили в горячую ванну. Они ожили, и оказалось, что более всего пострадал тот, которого тащили головой вниз по лестнице.

А какой на заводе был главный бухгалтер! Старый человек, полный, рыхлый, таким пишут Бахуса. А в своем деле бог. Когда он появился на заводе, бухгалтерия запаздывала со сводкой движения материальных и финансовых ценностей и со всеми другими данными месяца на два. Руководствуясь ею, нельзя было нормально вести работу. Как узнать, в чем нуждается завод, если сводка отражает состояние запасов, каким оно было два месяца назад? Новый главный бухгалтер заявил, что он преодолеет это отставание. И действительно, через некоторое время он добился того, что Трахтеру на стол ежедневно клали сводку, данные которой давали картину на вчерашний день. Опоздания больше чем на сутки не допускались. Главный бухгалтер был влюблен в свою специальность, говорил о ней, как поэт о любимой, и жалел только, что он стар и не видит себе преемника.

Явился на завод Михаил Кальвари, необычайно живой человек, корреспондент областной газеты «Красный Крым». Он приехал в Керчь, чтобы освещать в своей газете движение строительства домны и всех сопутствующих сооружений. С утра приезжал он на завод, ходил по цехам, в заводоуправление, в партком, к комсомольцам и ежедневно отправлял в Симферополь обширные корреспонденции. Я удивлялся его умению собирать факты, проникать повсюду, его «писучести». Там, где я видел материал для десятистрочной заметки, он открывал столько, что едва укладывался в сотню. И все это была не водица, а то, что нужно читателю, и все потом появлялось в «Красном Крыме». Я спросил Кальвари, как у него это получается. Он ответил: «Хочешь узнать, настоящий журналист перед тобою или нет? Поднеси к нему зажженную спичку, настоящий взорвется».

Мне думается, что он загорался даже от крохотной искры.

На первых порах он очень помог нам в организации многотиражки. Первый фельетон Евлампия Проныркина был написан им. Потом он выпустил книжку о заводе.

Борис Савельевич Трахтер поддался моим уговорам и тоже написал книжку «Керченская проблема». Я был ее редактором, и мы сами ее издали и даже нашли для обложки толстую мелованную бумагу.

Я пробыл на заводе год, Живов сдержал свое слово, и я вернулся в Симферополь к семье.

Когда я уезжал, ко мне подошел знакомый рабочий и сказал:

— Федя, стань в бочку!

— Зачем? — недоумевал я.

— Придут прощаться, ноги тебе оттопчут.

Незадолго до войны, в 1939 году, я приехал в Керчь на отдых. Уже почти все изменилось. Завод, конечно, разросся еще больше, построили еще две или даже три домны, но люди работали новые, почти никого из прежних не осталось. Старик Хрони был уже директором бондарного завода. Многие уехали в Москву, на другие заводы: Трахтер, Савва Шевченко, Лотоцкий, Яблонская. Макс Кусильман стал журналистом.

После войны я снова побывал в Керчи, поехал на завод. Огромная площадка, на которой располагались здания его цехов, была похожа на поле битвы каких-то гигантов. Бугры и ямы, из-под земли виднелись остатки стен, конструкций. Автобус, грузно переваливаясь с боку на бок, шел по извилистой дороге, протоптанной машинами через то место, на котором стоял завод. Не дорога, а сплошные ухабы. Миновав ее, автобус выкатился на более ровный путь, ведший в Еникале, к парому, перевозившему поезда через пролив на Таманский берег. Потом я приехал на завод снова. Уже были построены вспомогательные цехи, но к строительству домен, кауперов, прокатного цеха и не приступали. Самоходные баржи везли мимо Керчи горячий агломерат через Азовское море к Жданову.

Осенью 1942 года поехал я в один из полков нашей армии. Полк был выдвинут далеко вперед и занимал круговую оборону. Следует напомнить, что на Карельском фронте война в тот период стала позиционной. Да и помимо того, этот фронт не походил на другие. На тысячах километров лесов, болот, озер, бездорожья ни мы, ни враг не могли создать сплошную линию фронта. Дивизии, бригады седлали немногочисленные дороги, ведущие от Кировской магистрали на запад, к границам Финляндии, к селам и поселкам. Дороги на Реболы, на Лехту, на Кестеньгу, на Ухту… На всем остальном пространстве действовали летом малые пешие отряды разведчиков и диверсантов со стрелковым вооружением и ротными минометами, а зимою лыжные группы.

Машина довезла меня до перекрестка. Здесь ожидал связной из полка. Он сидел на траве в тени под деревом, солнце стояло еще высоко, и лучи его жгли по-летнему. Два стреноженных коня паслись неподалеку. Он лихо вскочил на гнедого, я неловко и грузно взобрался на крупного дончака, серого в яблоках, и мы поехали лесной, виляющей между деревьями дорожкой. Ездок я был плохой, конь не очень слушался меня. Связной, по облику и повадкам казак, черноволосый, с усами и выбивающимся из-под пилотки чубчиком, пытался пускать меня вперед, а сам ехать немного сзади, но дончак то и дело сбавлял ход, а гнедой конек вырывался обогнать его.

— Вы небось городской, товарищ майор! — сказал казак.

— Конечно, — ответил я. — Третий раз на коня сажусь.

— Ничего, он смирный.

Так и ехали мы лесом часа два. Не встретилось нам ни души. Подувал легкий ветер, вершины бронзовых сосен слегка шумели, ниоткуда не доносилось ни одного выстрела. Наконец показались землянки, над ними курились синие дымки. Я сошел с коня, отдал повод связному и пошел к заместителю командира полка по политчасти. Капитана Досина я знавал раньше. Он встретил меня радушно. Как это всегда делалось на фронте, он предложил мне отдохнуть и поесть, от еды я не отказался, так как из политотдела армии выехал рано утром.

Уже темнело, когда Досин повел меня в соседнюю землянку представиться командиру полка. В землянке было совсем темно, командир — майор Насонов сердито выговаривал кому-то: