Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

Гребер не ответил. Он вдруг очень испугался. Если начнут копать, наверняка выяснится, что отец Элизабет сидит в концлагере. Об этом он не подумал. Да никто ему и не говорил.

– Ты уверен, что дело обстоит именно так, Альфонс?

Биндинг снова наполнил стаканы.

– Думаю, да. Но ты не морочь себе голову. Ты ведь не собираешься пачкать свою арийскую кровь недочеловеками и врагами государства. – Он ухмыльнулся. – Аккурат успеешь попасть под каблук, Эрнст.

– Ну да.

– В таком разе твое здоровье! Ты же на днях встречал тут кой-кого из гестапо. Если начнут тянуть резину, они нам помогут поднажать. Эти ребята – большие шишки. Особенно Ризе, худой в пенсне.

Гребер смотрел в пространство перед собой. Утром Элизабет ходила в ратушу, чтобы запросить нужные документы. По его настоянию. Черт, что же я натворил, думал он. Что, если это привлечет к ней внимание! До сих пор ее не трогали. Но ведь исстари повелось: когда грозит опасность, не высовывай нос, разве не так? Если кому-нибудь в гестапо приспичит, они засадят Элизабет в концлагерь, просто потому, что в лагере сидит ее отец. Его бросило в жар. Вдруг они уже сейчас наводят о ней справки? К примеру, у проверенной партийки Лизер? Он встал.

– Что такое? – спросил Биндинг. – Ты не допил коньяк. Забывчивость от счастья?

Он долго смеялся собственной шутке. Гребер смотрел на него. Несколько минут назад Альфонс был всего лишь слегка чванливым, добродушным знакомцем, а теперь неожиданно превратился в представителя опасной, непредсказуемой власти.

– Твое здоровье, Эрнст! – сказал Биндинг. – Допивай. Хороший коньячок, «Наполеон».

– Твое здоровье, Альфонс. – Гребер отставил стакан. – Слушай, Альфонс, можешь меня выручить? Выдай два фунта сахару из твоих запасов. В двух пакетах. Каждый по фунту.

– Кусковой?

– Все равно. Просто сахар.

– Ладно. Но зачем тебе сахар? Ты сейчас и сам вполне сладкий.

– Хочу кой-кого подкупить.

– Подкупить? Дружище, нам подкуп без надобности! Куда проще пригрозить. И действеннее. Хочешь, я сам?

– В этом случае нельзя. Да и подкуп, в общем-то, не настоящий. Сахар нужен для человека, который должен оказать мне услугу.

– Ладно, Эрнст. А свадьбу отпразднуем у меня, согласен? Альфонс – отличный свидетель.

Гребер быстро размышлял. Четверть часа назад он бы непременно отказался, под любым предлогом. Теперь уже не рискнул.

– Мы не собираемся особо праздновать, – сказал он.

– Предоставь все Альфонсу! Нынче заночуешь здесь, да? Зачем тебе возвращаться сюда, опять напяливать форму, а потом тащиться в казарму? Лучше сразу остаться тут. Я дам тебе ключ. Придешь, когда захочешь.

Гребер секунду помедлил.

– Ладно, Альфонс.

Биндинг просиял.

– Разумно. Тогда мы сможем наконец-то уютно посидеть-поболтать. До сих-то пор никак не удавалось. Идем, покажу тебе комнату. – Он подхватил армейские вещи Гребера, бросил взгляд на френч с орденами. – Расскажешь, за что все это получил. Наверняка ведь не просто так!

Гребер поднял глаза. На лице Биндинга вдруг появилось такое же выражение, как в тот день, когда эсэсовец Хайни спьяну трепался про свои подвиги в СД.

– Тут нечего рассказывать. Их просто получаешь, со временем.

Госпожа Лизер с минуту неотрывно смотрела на Гребера, потом узнала его.

– Вы? Барышни Крузе нет дома, вы же знаете.

– Да, знаю, госпожа Лизер.

– И что? – Она враждебно смотрела на него. На коричневой блузке красовался значок со свастикой. В правой руке она сжимала пыльную тряпку, словно ядро перед броском.

– Я бы хотел оставить пакет для барышни Крузе. Вы не отнесете его к ней в комнату?

Лизер явно несколько растерялась. Потом взяла пакет с сахаром, который он протягивал ей.

– У меня тут есть еще один, – продолжал Гребер. – Барышня Крузе рассказывала мне, как образцово вы жертвуете своим временем ради общего блага. Мне этот фунт сахару вообще ни к чему. А у вас ребенок, которому сахар очень пригодится, вот я и хотел спросить, не возьмете ли вы его.

Лицо Лизер приняло официальное выражение.

– Нам спекулянтские подачки не нужны. Мы гордимся, что обходимся тем, что нам дает фюрер.

– И ваш ребенок тоже?

– Да, ребенок тоже!

– Истинно принципиальная позиция, – сказал Гребер, глядя на коричневую блузку. – Если бы так думал каждый на родине, у фронтовиков иной раз было бы легче на душе. Но спекуляция тут ни при чем. Это сахар из пайка, который фюрер выдает солдатам-отпускникам, в подарок для родных. Мои родные пропали без вести, поэтому вы спокойно можете взять пакет.

Лицо Лизер утратило толику суровости.

– Вы с фронта?

– Конечно. Откуда же еще?

– Из России?

– Да.

– Мой муж тоже в России.

Гребер разыграл интерес, которого не испытывал:

– Где он служит?

– В группе армий «Центр».

– Слава богу, там сейчас спокойно.

– Спокойно? Какое там спокойно! Группа армий «Центр» в самом пекле боев. Мой муж на переднем краю.

На переднем краю, подумал Гребер. Будто там еще есть передний край! Секунду его так и подмывало объяснить Лизер, какова там обстановка на самом деле, по ту сторону фразерства о чести, фюрере и отечестве, но он тотчас отбросил эту мысль.

– Надеюсь, скоро он приедет в отпуск, – сказал он.

– Приедет, когда настанет его черед. Мы льгот не требуем. Никогда!

– Я тоже не требовал, – сухо ответил Гребер. – Напротив. Последний раз я был в отпуске два года назад.

– И все время были на фронте?

– С самого начала. Когда не лежал в лазарете с ранениями.

Гребер посмотрел на несгибаемую партийку. Чего ради я стою здесь и оправдываюсь перед этой бабой? – подумал он. Лучше бы пристрелил ее.

Лизеровский ребенок вышел из той комнаты, где стоял письменный стол. Худенькая девочка с тусклыми волосами; ковыряя в носу, она уставилась на Гребера.

– Почему же вы вдруг в штатском? – спросила Лизер.

– Форма в чистке.

– Ах вот как! А я было подумала…

Гребер не узнал, что́ она подумала. Вдруг увидел, что она улыбается, оскалив желтые зубы, и едва не испугался.

– Ну ладно, – сказала она. – Спасибо. Сахар ребенку пригодится.

Лизер взяла пакеты, и Гребер заметил, как она взвесила их на ладонях. Наверняка сию же минуту, как только он уйдет, откроет пакет, предназначенный Элизабет, на что он и рассчитывал. К своему удивлению, она найдет там еще один фунт сахару, и все.

– Вот и хорошо, госпожа Лизер. До свидания.

– Хайль Гитлер! – Женщина пробуравила его взглядом.

– Хайль Гитлер, – сказал Гребер.

Он вышел из парадного. Возле двери, прислонясь к стене, стоял домоуправитель. Малорослый мужичонка в брюках штурмовика, в сапогах, с круглым брюшком под цыплячьей грудью. Гребер остановился. Это огородное пугало тоже вдруг стало опасным.