Станислав Грибанов - Полгода из жизни капитана Карсавина

— Не имеешь права! — крикнула вмиг оторопевшему капитану.

Тот кинулся к машине, засуетился, что-то объясняя сидевшему в ней человеку, и Анна услышала:

— Что случилось? Почему разбойничаете на дороге? — круглый, как шарик, из эмки выкатился генерал и строго уставился на Анну.

— А вы кто такой? Верните сейчас же мое оружие! — задыхаясь от гнева, потребовала она, а через минуту уже неслась в легковой автомашине вместе с генералом в штаб 9-й армии.

Секретный пакет был вручен по адресу, лично начальнику оперативного отдела. Затем в санчасти Анне смазали обожженное лицо, забинтовали руки и к вечеру отправили в расположение эскадрильи.

А расположение это менялось буквально часами. Обед экипажам, приготовленный на одном аэродроме, нередко догонял их уже на другом. Пилоты спали где придется — то в кабине самолета, то на самолетном чехле прямо под крылом. Вместе со всеми войсками откатывалась на восток, к Дону, 130-я отдельная. Менялись одна за другой полевые площадки для приземления ее самолетов. Но никто не встречал их, никто не провожал. «Эскадрилья «летучий голландец», — грустно заметил как-то Леша Черкасов. И вот этот веселый, вечно улыбающийся штурман однажды в эскадрилью не вернулся…

Прошло пять дней, как вместе с Наумом Сборщиковым он вылетел на разведку. Добровольцем Черкасов защищал еще республиканскую Испанию. Горел в самолете, однажды попал в плен. Фашисты его и летчика-республиканца приговорили тогда к смертной казни, но волей судьбы Черкасов остался жив и перед самой войной вернулся на Родину. Не верилось Анне, что сейчас уже он не вернется, что больше не услышит она и тихого голоса всегда к ней внимательного Наума Сборщикова: «Аннушка, ты не устала?..» И какой же радостью оказался для нее тот миг, когда в землянку как-то вечером вдруг ворвалось:

— Привет, летучие голландцы!..

В окровавленной гимнастерке, одна нога без сапога — обмотана тряпками, с забинтованной головой, у входа стоял Сборщиков. А за ним — Черкасов, опираясь на палку, с перебитой и подвешенной на ремне рукой…

Отходила эскадрилья связи в сторону Дона. Ее наземный эшелон, минуя районы, занятые противником, продвигался своей дорогой, а летные экипажи — своей: казалось бы, дорогой более прямой, да не менее трудной. Горящая, окутанная дымом земля и беженцы, беженцы — с коровами на поводках, с домашним скарбом, — кто на повозках, кто пешком… Все это родное, безжалостно попранное врагом, ложилось под крыло самолета Анны Егоровой невольным укором, и она уже не могла найти для себя хоть каких-то оправданий за горе и стон израненной земли…

— Я хочу бить гадов лично, — услышала она однажды разговор Николая Потанина с комэском Булкиным. — Больше не могу так! Нас бьют, а мы…

Потанин только что вернулся из района расположения окруженных противником частей 37-й армии. Эскадрилья доставляла туда нашим войскам продовольствие, боеприпасы, медикаменты. А на обратном пути, как правило, экипажи У-2 вывозили раненых. Так было и в полете Потанина. Но вот, уже возвращаясь, он попал под обстрел с земли, затем его атаковали «мессершмитты». Самолет, объятый пламенем, упал и взорвался. Обожженный Потанин спасся, а раненый, которого он вывозил из окружения, погиб.

— Переведите меня в штурмовой полк, — просил Потанин майора Булкина. — Драться хочу!..

Комэск слушал молча, устало отмахивался от летчика. Тогда без слов рапорт с просьбой о переводе в штурмовую авиацию протянул Виктор Кравцов. И майор Булкин, даже не читая его, — уже шестой рапорт подряд! — решительно перечеркнул: «Отказать!»

Где-то уже на Северном Кавказе спустя два с половиной месяца 130-я отдельная эскадрилья связи наконец собралась. Подошедшие резервы Красной Армии нанесли контрудар, и немцы остановились. Но и в эти относительно спокойные дни работы экипажам подразделения майора Булкина ничуть не убавилось. «Чем ремонтировать машину — ума не приложу…» — озабоченно повторял механик Дронов, встречая всякий раз самолет Егоровой, иссеченный пулями.

Но однажды ни своего самолета, ни Аннушки Дронов так и не дождался. Только через два дня она явилась в эскадрилью, и по всему стало ясно — уцелела чудом.

…В районе Алагира группа «мессершмиттов» атаковала связной самолет Егоровой. Прижав машину к самой земле, Анна уклонялась от пушечных и пулеметных очередей противника энергичными маневрами. Что произошло в одно из таких мгновений, сказать трудно, но очередь «мессера» Анна Егорова видела, даже почувствовала всем своим телом и, уходя от огня, бросила машину вправо. Сильный удар — и она потеряла сознание…

Как очнулась среди обломков машины, как потом выходила из ущелья, снова добираясь до своих с разными фронтовыми приключениями, Анна рассказывала командиру эскадрильи и комиссару Рябову. Но комэск Булкин, похоже, и слушать не хотел.

— Знаю я эти ваши маневры! Все норовят оборваться — если не в истребители, то в штурмовики, не в штурмовики, так в истребители. А майор Булкин куда? Или полагаете, кроме как на этих этажерках я летать ни на чем не способен? Вот отправлю в штрафную роту!.. — ворчал он. Потом произнес несколько слов, предельно понятных русскому человеку, и распорядился: — Потанину и Егоровой разрешаю в учебный авиаполк. Больше из эскадрильи ни-ко-го не отпущу!..

На изучение самолета, среди пилотской братвы попросту именуемого «горбатым», а в инструкциях по эксплуатации — штурмовиком «ИЛ-вторым», старший инженер полка вновь прибывшей группе дал только двое суток.

«Две двадцатитрехмиллиметровые пушки, два пулемета, восемь металлических реек — направляющих для реактивных снарядов. Потом еще шесть стокилограммовых бомб…» — повторяла про себя Анна Егорова, готовясь к экзамену, и все больше проникалась нескрываемым почтением к бронированной машине, на которой ей предстояло летать.

Знание техники, оружия, штурманскую подготовку у Анны проверяли мастера своего дела, но она ответила на все их вопросы уверенно, без запинок. Серьезным препятствием для Егоровой на пути к новому самолету явилось совсем другое — то, что теперь постоянно следовало за ней, о чем она старалась не думать, тщательно скрывала, заполняя различные анкеты, отвечая на вопросы мандатных комиссий, обходила в беседах с комиссарами, но чего никак не могла вычеркнуть из своего сердца.

Брат Василий… Вот уже больше года назад, отправляясь с предписанием Центрального аэроклуба в город Сталино, Анна заехала по пути в Москву, надеясь узнать что-либо о его судьбе. Дома у брата никого не застала. Жена его, Катя, копала рвы на оборонительных укреплениях. Племянник Юрка был в школе. Однако Анна решила дождаться его, и, когда встретились, когда попритихли восторги обоих и от этой неожиданной встречи, и от воспоминаний о светлых днях довоенной жизни, она спросила: