Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Я прочел американское издание романа, — сказал Марчук, важно растягивая слова, считая, что это придает им особый вес. — Скажу вам без преувеличений: гениальное произведение! Он будет переведен, как и романы Маркеса, на все языки мира!

— Возьми себе рюмку, — предложила Вита Арсению, увидев, что Марчук потянулся к бутылке, чтоб налить в свою.

«А почему же ты, зная, что я должен вот-вот прийти, не поставила рюмку для меня?» — мысленно спросил Арсений Виту. Хотел заглянуть в ее глаза, но вспомнил, какой стыд обжег его, когда встретился с ее взглядом, и пошел в кухню. Шел и думал: «Что же в ее взгляде было такое, от чего мне стало стыдно?» Вспомнил, какими были в ту минуту ее глаза. Дерзко прищуренные, с пугливыми огоньками где-то там, в глубине. Взгляд словно бы говорил: не заглядывай в душу, в ней есть тайны, которые ты не должен знать. Они не для тебя, они для другого…

Ситуация была глупая: не пойти к Вите не мог, а идти туда, пить коньяк с антипатичным Марчуком, слушать его хвастливые разглагольствования — тоже не хотелось. Стоял у стола, вертел в руках рюмку, лихорадочно искал выхода из этого положения. «Надо повернуть разговор так, чтобы он как можно скорее ушел», — решил Арсений, не придумав ничего лучшего. Вернулся в комнату, поставил рюмку на столик и не успел пододвинуть стул, как Марчук налил ему коньяка, поднял свою рюмку, торжественно провозгласил, будто не Арсений, а он был хозяином в этом доме:

— За экранизацию «Рубикона»!

— Где? — спросила, саркастически улыбаясь, Вита.

— А хоть и в Голливуде! — Марчук выпил рюмку до дна, хлебнул кофе, спесиво, как это только он умел, задрал чубатую голову с острым носиком. — Пусть меня пригласят, я сделаю им такой фильм, какого они и во сне не видели! Кстати, — повернулся Марчук к Арсению, — мне итальянцы предлагали контракт на два фильма. Пять лет я должен был жить в Риме. — Марчук развел руками, печально вздохнул: — Не пустили. И почему — никто не мог объяснить.

— Испугались, что ты не вернешься, — сказала Вита.

— Но я ездил на кинофестивали и вернулся! — возразил Марчук. — И фильм мой там хвалили. И именно тот, который наши ортодоксы-бездари критиковали. Нет, причина одна: зависть! Высокие должности имеют, а талантиком бог обошел! Вот и стригут, как садовник подстригает декоративные кусты, под один ранжир. Вы, вижу, не разделяете этих моих мыслей! Почему, если не секрет?

— Было время, я выписывал из писем в редакцию всякие курьезы, — после паузы произнес Арсений. — Часто в них встречалась и та мысль, которую вы только что высказали. Но авторами этой философии были графоманы. И не скромные графоманы, а агрессивно воинствующие! Не только бездарные, а и неграмотные! — Арсений довольно усмехнулся, увидев, что Марчуку не понравилось сказанное. — Вот почему я не могу согласиться с вами.

Наступило напряженное молчание. Нарушила его Вита — не обращаясь ни к Марчуку, ни к Арсению, предложила наполнить рюмки. И хотя она улыбалась накрашенными губами, глаза ее гневно (Арсений понимал: сердилась на него) щурились, а голос звенел как туго натянутая струна. Марчук не встал, как до этого, чтобы наполнить рюмки, сидел надменно вскинув голову и величественно скрестив на груди руки, глядя куда-то в потолок.

Вита сказала, едва сдерживая раздражение:

— Арсений, налей рюмки!

«Ага, уже не Саня, а Арсений!» — отметил он невольно.

— Я очень прошу извинить, но у меня… — Марчук взглянул на часы, — разговор с директором киностудии! И, должен сознаться, очень неприятный. Сердечное спасибо вам, Вита, за минуты творческой радости, которые вы мне, несмотря на болезнь, так щедро подарили! Я — ваш вечный должник! — церемонно целуя Витину руку, закончил он. — Всего хорошего! Выздоравливайте!

— Спасибо! Счастья вам! — улыбаясь, промолвила Вита. — Саня, проводи гостя!

«По инерции плеснула лаской на меня», — подумал Арсений. И вдруг почувствовал, что в его душе из-за неприязни к этому хвастливому самодовольному Марчуку прорвалась, острой иглой уколола ревность. Как только Арсений открыл входную дверь, Марчук выскочил на лестничную площадку и, отступив на несколько шагов, поклонился. Арсений в ответ едва заметно кивнул головой. Подумал: «Не очень мы понравились друг другу. А Вита от него в восторге…» Почувствовал, что с Витой будет неприятный разговор, и не вернулся к ней. Но она сердито позвала:

— Арсений, где ты?

«Вот уже и Арсений», — снова отметил он перемену в тоне жены.

— Я приготовлю кофе! — крикнул он из кухни, ему и правда хотелось выпить кофе.

— Принеси и мне! — попросила Вита. — Слышишь?

— Слышу! — откликнулся он. И с горечью, к которой примешалось чувство ревности, подумал: «Марчуку сама подавала». Нет, разбаловал он ее своим вниманием. Хотелось, чтобы у нее было больше свободного времени для творческой работы. Успех Витиных произведений радовал его не меньше, чем ее, это было нечто их общее, как и Алеша. Вита родила Алешу, но он и его сын. Господи, что там Алеша делает? Две недели Вита болеет, и две недели он не был у тещи, не знает, что там делается. Надо в эту субботу непременно поехать туда. Вита тоже как будто выздоровела, значит, поедут вместе. Если, конечно, еще чего-либо не случится, потому что после этого романа неприятности посыпались как камни из ковша экскаватора, ломая все его планы. Арсений принес две чашки кофе в спальню, но Вита сердито, словно он сделал не то, что она просила, буркнула:

— Я не буду пить! — А так как Арсений не ответил ей, добавила таким же раздраженным тоном: — И хочу спросить тебя, почему ты так грубо ведешь себя с моими друзьями?

— Прости, но я впервые слышу, что Марчук твой друг, — стараясь говорить спокойно, хотя в душе закипала злость, начал Арсений. — А что он твой единомышленник — это я понял. И поскольку я не разделяю ваших взглядов, то высказал свой. Где же тут грубость? Где неуважение?

— Ты всегда прав! — со злым сарказмом воскликнула Вита.

— Так же, как и ты! — отпарировал Арсений, усмехнувшись.

В Витиных глазах заблестели слезы, она отвернулась и замерла, борясь со слезами, которые подступали к горлу. После долгого молчания она глухо произнесла:

— Я хотела откровенно поговорить с тобой, но, вижу, это невозможно.

— Да, сейчас, и с тем настроением, с каким начали разговор, это и правда нам не удастся, — согласился Арсений. — Но необходимость откровенного разговора назрела, и нам его не избежать.

Виту эти слова точно подбросили на диване: она обернулась, оперлась на локоть и, моргая мокрыми от слез глазами, закричала с вызовом:

— Давай! Давай говори! Я готова! Доказывай, что я во всем виновата, а ты во всем прав! Не-на-ви-жу!.. — процедила она сквозь зубы, зло прищурив глаза.