Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Бабуся! Бабуся!..

«Ну хорошо, что он побежал, у меня будет время успокоиться». Арсений вышел из машины, открыл капот, чтоб подольше задержаться во дворе. Проверил щупом масло в моторе и напряженно прислушался, прозвучит ли в доме Витин голос. Но вот выбежал Алеша, за ним вышла, вытирая слезы фартуком, Елена Львовна. Алеша радостно сообщил:

— Папа, и мама здесь! Я и ей цветов дал! Бабуся! — спохватился Алеша, ощупывая карман. — Посмотри, какой я чудесный камешек нашел возле речки! Хочешь, тебе подарю? — протянул Алеша бабушке свою драгоценность.

— Спасибо, дорогой… — почти простонала от радости Елена Львовна. — Самый большой для меня подарок, что у тебя ручка не болит, что ты ко мне приехал…

— Я больше никуда не уеду, — утешил бабушку Алеша. — Только найди мне велосипед.

— Пойдем, пойдем, милый, — заспешила Елена Львовна к сараю, где ждал Алешу его велосипед.

«Почему же Вита не выходит из дома?» — чувствуя внутреннее напряжение перед встречей с нею, думал Арсений. Закрыв капот машины, зашагал в дом. В средней комнате, которая была столовой, Виты не было. Дверь в их — теперь уже бывшую! — комнату была закрыта. Арсений подошел к двери и сразу услышал запах лекарств. Заболела, что ли? И поймал себя на том, что при мысли, что Вита заболела, никакой тревоги, как это бывало раньше, не ощутил. Осторожно постучал в дверь.

— Кто? — донесся из-за двери, как показалось Арсению, притворно слабый голос.

— Я! — тихо откликнулся Арсений.

— Прости… — таким же слабым голосом произнесла Вита. — Я себя плохо чувствую…

Вот так! Уже и в комнату не впускает! Арсений постоял у двери с таким чувством, будто ему дали пощечину, и, не найдя, что сказать, вернулся в столовую. Может, ему только показалось, но за дверью комнаты, где была Вита, послышались приглушенные рыдания. Плачет? И что же это за болезнь у нее? Вспомнил, что Марчук был здесь, подумал с ревнивой завистью: «Его, наверное, пускала в комнату». Чужим, совсем чужим стал он ей, и надо дальше держаться от нее, так будет спокойнее обоим. Если бы не Алеша, это легче было бы сделать. Но сына он не может бросить на произвол судьбы. Вот и приходится встречаться с нею, попадать в такое унизительное положение, как сейчас. Не такая она и больная, чтобы они не могли поговорить. Просто не захотела открыть дверь.

Вернулась со двора Елена Львовна; избегая Арсениева взгляда, спросила:

— Может, чаю попьешь?

И тотчас донесся сердитый голос Виты:

— Мама!

— Что такое? — поспешно повернулась к дверям Витиной комнаты Елена Львовна.

— Войди сюда! — властно, как она умела это делать, приказала Вита.

— Посиди, я сейчас, — тихо, словно боясь, что услышит Вита, сказала Елена Львовна, продолжая избегать его взгляда.

«Да у нее не такой уже слабый голос», — отметил Арсений, думая, как ему поступить. Пить чай с Еленой Львовной не хотелось. Тем более что Вита не захотела видеть его. Оставалось одно: уехать в Киев, не побыв с Алешей. Да, очевидно, надо привыкать к тому, что с Алешей он будет видеться редко. Больно это — и страшно несправедливо! — но что поделаешь? Тут хоть головой о стену бейся, ничего не придумаешь. Закон стоит за то, чтоб дети оставались с матерью.

Дождавшись, когда Елена Львовна вернулась в столовую, Арсений поднялся, проговорил:

— Я поеду…

— Не сердись на Виту, она и правда больна, — попросила Елена Львовна, когда они вышли из дома.

— А что с ней? — поинтересовался Арсений, поскольку ни Вита, ни Елена Львовна не сообщили, что это за болезнь.

— Температура… — сняв очки и протирая их фартуком, как всегда, когда очень волновалась, ответила Елена Львовна.

Арсению показалось, что она говорит правду, но не всю.

— Врач осматривал ее?

— Осматривал, — качнула головой Елена Львовна, все еще не надевая очки.

— И что сказал? — допытывался Арсений, все больше убеждаясь, что Елена Львовна что-то скрывает от него.

— Прописал там всего…

— Так, может, съездить в аптеку? — предложил свои услуги Арсений, он хоть и сердился на Виту, а в глубине души жалел ее. Действовала инерция пятилетней заботы о ней.

— А их уже… э-э… привезли, — запнулась Елена Львовна на этом «э-э», руки ее задрожали, очки выскользнули из фартука на спорыш. Да и было чего старухе волноваться: она сказала то, что не полагалось говорить. — Ой боже, — нагнулась Елена Львовна за очками, слепо щупая руками спорыш.

Арсений поднял с земли очки, подал их теще.

— Возьмите, пожалуйста, и успокойтесь. Вы никакой тайны мне не открыли. И я просто удивляюсь, почему это Вита до сих пор играет с вами в жмурки. Я был уверен, что она вам все сказала. Во-первых, мы уже давно живем как соседи. Так она пожелала. Во-вторых, она подала на развод. Вот-вот должен состояться суд. Я, разумеется, дал согласие, так как мы и в самом деле стали чужими…

— Ой боже… Ой боже… — испуганно заохала Елена Львовна, для которой сказанное Арсением было новостью. — Да что же это такое? Да как же вы?.. Да почему это вы…

— Спросите Виту, — чувствуя, как в душе закипает злость на жену за то, что она и мать обманывает, как и его, ответил Арсений. — Она вам расскажет. Алеша, где ты? — Арсений вышел за ворота, увидел сына и подошел к нему — попрощаться.

— А когда ты опять приедешь? — спросил Алеша. — Завтра?

— Да, завтра, — отвечая так, Арсений знал, что малыш еще не очень разбирался в этих завтра и послезавтра!. — Ну, давай обнимемся. — Он едва сдерживал слезы. — Крепче, крепче! — Алеша обхватил ручонками отцовскую шею, что было силы прижался к нему. — Ну, прощай…

— До завтра? — печально улыбаясь, напомнил Алеша.

— Да, мой дорогой, до завтра…

Уже выехав на трассу, вспомнил, что не простился с Еленой Львовной. Добрая, несчастная женщина — искренне пожалел ее Арсений. За пять лет жизни с Витой, кроме хорошего, ничего от нее не видел. Приезжать в Яворин отныне не станет, не узнав предварительно, где Вита, ибо встречи с нею — мука, которой он не желал и своим врагам. Пусть все немного перегорит, тогда, может, будет легче. А сейчас крайне тяжело. Только бы скорее суд, а то неопределенность так ему осточертела, словно хроническая болезнь, от которой человек и не умирает, и не перестает мучиться.

Прошло три дня с тех пор, как Арсений отвез Алешу. За это время ни разу к нему не наведался — не хотелось встречаться с Витой, разговаривать через запертую дверь. Дома он тоже только спал, старался быть на людях: в редакции, в театре, на стадионе, на Днепре, лишь бы не наедине со своими невеселыми мыслями. Вообще квартира ему опостылела, он входил в нее словно в тюремную камеру, пустота комнат просто физически давила на него. Как-то зашел к нему знакомый журналист и, поговорив о всяких новостях, спросил: