Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Не трогай ты ее, — просила Лида мужа. — Пусть себе утешается этими игрушками, как ребенок. Ты же видишь, она больная.

— Да стыдно, что я партийный, а она верующая! — говорил Михаил, сердито хмуря брови. — Ну как бельмо на глазу.

— Она моя мать, а не твоя! — возразила Лида. — Я за нее и буду моргать глазами перед людьми, а не ты!

— А ты чья? — сердясь, спрашивал Михаил.

— Твоя! — не сбавляя воинственного тона, отвечала Лида. — Но я ведь не хожу молиться!

— О! Не хватало, чтоб и ты туда бегала! Ой допечет она меня когда-нибудь этими молитвами…

Арсений и Лида не перенесли еще все вещи из машины, как во дворе затрещал мотоцикл. Михаил вбежал в дом, радостно раскинул руки — обнять Арсения. Но Лида перехватила его, испуганно спросила:

— Ты куда?! Куда!

— А что такое? — изумился Михаил.

— Ты глянь в зеркало, на кого ты, чучело, похож!

— Так я прямо с трактора…

— Поди сними это замасленное и грязное, тогда и лезь обниматься!

— Видел ты сатану? — добродушно засмеялся Михаил. — Вот так и к себе не пускает! Потому у нас только трое детей, а то был бы уже десяток!

— Ты и с этими тремя не знаешь что делать! Иди уж, иди! — повернув Михаила за плечи и подталкивая к дверям, укоряла Лида. — Умойся — и будем обедать! Уже полдень!

Стол стоял там же, где и прошлые годы: под орехом, теперь он был выше и гуще. Смывая пыль с клеенки, Лида сердито говорила:

— Никак не могу добиться, чтоб Михаил натянул над столом какой-нибудь верх. А то так: и дождь уже перестанет, а с ореха капает на головы. Ну разве его допросишься дома что-нибудь сделать? Все он в тракторной, все он в поле! Наверное, и спал бы там, если б кровать поставил!

— И красивую молодицу к кровати привязал бы! — шутил Михаил: Лида ворчала, а ему — как с гуся вода. Прикрикнул: — Хватит тебе, сатана, меня хвалить! Неси скорее обед! — И повернулся к Арсению, круто переведя разговор на другое: — Значит, ты едешь в Америку?

— Да, меня включили в состав делегации на Генеральную Ассамблею ООН, — ответил Арсений. — Буду там два месяца.

— Там и свою даму увидишь?

— Михаил! — возмутилась Лида. — Ну что у тебя за привычка лезть немытыми руками в чужую душу?! Пойди лучше водку принеси! Она в столике, там, где масло стоит!

— Слышишь? — спросил, усмехаясь, Михаил. — Вот сатана, всегда прячет водку среди других бутылок. Один раз я позвал ребят — ее не было дома, — налил в стаканы, они глотнули — и вытаращили глаза! Я испугался: что такое? А это свиная желчь на спирту, теща ею свою поясницу от радикулита лечит. Ну уж посмеялись! Как только встречу их, так и спрашиваю: ну что, ребята, у ваших тещ не болит поясница? А я один раз на опохмелье рюмку уксуса выпил.

— И черт тебя не взял! — засмеялась Лида. — Иди уж, иди, а то тебя не переслушаешь.

Только сели за стол, палили по первой рюмке — выпить за приезд Арсения, как во двор — не с улицы, а почему-то с огорода — вошли Лина с Томой. Арсений си дел спиной к огороду и увидел ее только тогда, когда Михаил весело воскликнул:

— Вот угадала, Лина, когда прийти! Садись за стол, я тебе штрафную налью!

Арсений вскочил с табурета, чуть не опрокинув его, обернулся и встретился взглядом с Линой. Карие глаза ее светились и радостью, и счастьем. Этот ласковый свет проник в душу Арсения, он почувствовал, что краснеет так же, как зарозовело и ее смуглое лицо.

— Здравствуй, Арсений! — Лина протянула руку, продолжая пристально смотреть ему в глаза. — Мы думали, что ты уже и дорогу в село забыл.

— Нужно ему паше село! — сказал Михаил, насмешливо улыбаясь. — Ему подавай Киев, Москву, Нью-Йорк, Вашингтон! Отель в небоскребе! Ресторан на пятьдесят седьмом этаже. Вот жизнь! Будет что вспомнить, когда пойдет на пенсию! Как же там в Америке живет Вита? Пишет она тебе?

— Михаил, сколько ты уже выпил? — сердито сверкнув на мужа глазами, спросила Лида. — Словно бы еще трезвый, а плетешь такое. Что ты пристал к Арсению? Ты знаешь, что он с нею не живет? Знаешь. Так что он может тебе рассказать о ней?

Михаил пристыженно умолк.

— Арсений, желаю тебе вернуться оттуда живым и здоровым, — повернулась Лида к гостю. — А за Алешу не беспокойся, я за ним буду смотреть как за своим ребенком!

— Спасибо, Лида! — растроганно проговорил Арсений. — Будь у меня родная сестра, я так же бы, наверное, уважал ее, как тебя.

— Э-э, у моей Лидки есть душа! — восхищенно воскликнул Михаил.

— Сделал открытие!

Все весело засмеялись.

Михаил ушел в дом за сигаретами, Лида побежала на кухню за варениками, и Арсений с Линой остались за столом одни.

Сидели на разных концах стола, молча смотрели друг на друга, и глаза их говорили больше, чем они могли сказать словами. Арсений видел — не чувствовал, а именно видел! — что творится в Лининой душе. Она светится радостью потому, что видит его. Неужели она любит меня? — впервые подумал Арсений, поняв сейчас то, что неясно ощутил два года тому назад, когда они сидели на берегу реки. Так почему же она тогда не вышла попрощаться? Неужели потому, что боялась не сдержать слез?

Вернулся Михаил с сигаретами, Лида принесла миску вареников. Арсений и Лина ели вареники, при Михаиле и Лиде лишь изредка обмениваясь многозначительными взглядами.

— Нет, а все-таки что думают американцы? — попыхивая сигаретой, нарушил молчание Михаил. — Что им все можно, чего захотят? Весело тебе там, Арсений, будет, нечего сказать!

— А почему именно тебя сейчас туда посылают? — спросила Лида.

— Не я, так другой бы поехал, — ответил Арсений и взглянул на Лину: в ее глазах погас свет, они были полны печали. — Да не так там и страшно, как тебе, Лида, кажется. — Он едва не обмолвился и не произнес: «Тебе, Лина», так как адресовал свои слова ей, а не Лиде. — Я уже поездил по свету. А вот видишь, ничего со мной не случилось, сижу с вами, ем вареники. А поскольку я еще не все вареники съел, какие мне положено, то, уверен, вернусь к этому гостеприимному столу. Поездка будет интересной, ведь даже далеко не каждому дипломату удается принять участие в работе Генеральной Ассамблеи ООН. Для меня это интересно еще и потому, что я впервые побуду в роли дипломата. Да, уверен, и напишу что-то, потому что впечатлений будет много. Хотя я и занялся научной работой, а пера публициста не бросаю. Оно мне еще пригодится.

— А остроумные ты писал фельетоны! Я их на тракторной ребятам вслух читал! За животы, бывало, от хохота хватались. Нет, напрасно ты газету оставил! Это я тебе искренне говорю!

Закончили обед, Лида принялась убирать со стола, Лина взялась помогать ей. Делали они все быстро и весело, разговаривая о чем-то, громко смеялись. Вернулась из Маниловки Прасковья Дмитриевна, усталая, но довольная. Поздоровалась с Арсением за руку, пошла в дом. Михаил проводил ее косым взглядом, сказал громко, чтобы и она слышала: