Владимир Канивец - Крах диссидентки

— Отдыхайте, на посадку мы вас пригласим!

И врагам своим не пожелал бы Арсений такого отдыха! Попросил кофе. Пил и думал: «Что могло случиться с самолетом?»

Прошло полчаса, час. Наконец снова объявили посадку. Арсений видел, как неохотно шли пассажиры, как хмуро занимали места. Вот самолет тронулся с места, теперь уже все: либо через восемь часов будет в Москве, либо никогда ее не увидит…

Самолет поднялся в воздух, набрал высоту. Появилась стюардесса, толкая перед собой столик на колесах с бутылками и закусками. Остановилась возле Арсения, приветливо улыбнувшись, спросила, что он будет есть и пить. «Жизнь продолжается», — невольно улыбнулся Арсений. Попросил бутерброд с красной икрой и бутылку минеральной воды. Помедлив, взял рюмку коньяка с мыслью: не на своих ли поминках пью? Но самолет, равномерно погромыхивая турбинами, спокойно преодолевал скованный морозом — за бортом было минус пятьдесят два градуса! — воздушный океан где-то уже, видимо, над Атлантикой. Коньяк разогрел. За окном самолета был густой — словно бы космический! — мрак, ибо мчались навстречу солнцу, и Арсений не заметил, как уснул. Разбудил его голос стюардессы. Она объявила по радио:

— Пролетаем над Стокгольмом!

«Совсем уже недалеко до Москвы», — обрадовался Арсений. Подумав о том, что в Москве надо бросить в почтовый ящик целую стопку писем, вспомнил и о Витином письме. Вынул из кармана конверт, разрезал его тем ножичком, который пришлось доставать из кармана при проверке в Белом доме, начал читать:

«Саня! Дорогой мой! Всем, что было святого и светлого между нами, прошу тебя: помоги мне вырваться из этого безумного ада, который мои враги называют больницей! Если я останусь здесь хоть на несколько дней, я тоже сойду с ума, как сошли все те, кого держат здесь, точно преступников в тюрьме.

Я хотела заснуть навсегда, так как не могла больше прозябать в каменных зубах чудовища, которое называют Нью-Йорком. Но меня разбудили мои враги, которые все время меня преследовали, принуждали писать всякие пасквили на свой народ. А я не могу. Хватит того, что я сама себе изменила. Я за это хотела заплатить жизнью! Они мне и этого не разрешили сделать. Я ничего не хочу: ни славы их, ни их богатства. Хочу одного: вернуться домой! Обнять моего несчастного Алешу…

Они забрали мою записную книжку, из которой я посылала тебе вырезки. Узнали, что я хочу вернуться домой и написать о них правду! Они боятся этого, потому и держат меня здесь, будто бы вылечить хотят. А я от их лекарств теряю разум, теряю волю, теряю душу. Я все время живу как во сне, мои мысли путаются, мои чувства улавливают только боль души. Ужас! Я на грани сумасшествия!

Послала тебе уже несколько писем, но они, видимо, перехватили их, ты мне не ответил. Это письмо передаст тебе санитарка. Тоже иммигрантка, ее тоже держали здесь и травили, пока не добились своего: она присягнула, что не вернется домой. Только она одна сочувствует мне. Я отдала ей золотой перстень, чтобы она передала тебе в руки это письмо. Скорее, скорее освободи меня из этой страшной тюрьмы! Целую. Вита.

Р. S. Вчера ко мне приходила мама. Почему ты не приходишь? Почему не приводишь Алешу?»

К ней вчера приходила мама?!

По радио что-то объявили, но у него в ушах так звенело, что он слышал только голос, но не смог разобрать, что сказала стюардесса. Видимо, самолет пошел на посадку, потому что на табло появились слова: пристегнуть ремни, не курить. Арсений хотел спрятать письмо в боковой карман пиджака, но не хотел класть его к сердцу, оно и так напряженно стучало. Открыл портфель и бросил в него письмо. Поставил портфель на место, пристегнул ремни — и в ту же минуту ощутил удар. Еще один — и с бешеным ревом турбин, с грохотом и свистом самолет прошел первые метры по земле. Все. Он в Москве. Завтра будет в Киеве…

Арсений приехал в Киев в пятницу. Впереди было два выходных дня, и он решил не откладывая забрать Алешу из села. И встретиться с Линой. Да и не только встретиться, а может, сразу начать семейную жизнь. Конечно, и он, и она начнут семейную жизнь не впервые, каждый уже имел за плечами и радость искренней любви, и горечь утраты, и детей, из которых один потерял мать, другой — отца. Будут ли Алеша и Тома чувствовать себя так, словно у них есть мать и отец?! Лина кажется женщиной, к которой тянутся дети. А он мечтал иметь дочку, и Тома, словно две капли воды похожая на мать, вошла в его сердце, как и Лина. Между ними какое-то время будут стоять тени Виты и Грицка, напоминая о прошлом, но незаметно они начнут бледнеть, рассеются настолько, насколько духовно освещена будет их совместная жизнь.

Такие мысли роились в голове Арсения, пока он ехал в родное село. Ехал медленно, дорога стала уже скользкой, степь белела, припорошенная первым снежком. Проезжая мимо поворота на Яворин, вспомнил страшную строку из Витиного письма: «Вчера ко мне приходила мама…» В этом году он уже не успеет побывать на кладбище, а весной надо будет наведаться туда, постоять у могилы Елены Львовны. «Я несчастная мать…» — писала она еще тогда, когда Вита там, за океаном, была словно бы счастливой.

«А проеду ли я в село?» — чем дальше, тем с большей тревогой думал Арсений, поглядывая на то, как тракторы разбили грунтовую дорогу. Морозы еще слабенькие, под тонким ледком — сырая перенасыщенная влагой осенняя земля. Если колеса увязнут в грязи, машина сядет. Поэтому, когда асфальт кончился, остановился, вышел посмотреть на дорогу. Плохо дело. Надо, видимо, машину бросить здесь, поставить возле чьего-нибудь двора и дальше идти пешком. Невесело топать по такой грязюке двенадцать километров, но куда деваться? И Арсений, оставив машину, снял ботинки, надел резиновые сапоги и пошел в родное село, утешая себя тем, что хоть мокрый снег не сеется с хмурого осеннего неба.

Почти на половине пути Арсения догнал трактор. Арсений сошел на обочину, но тракторист остановил свой «Беларусь», открыл дверцы кабины, окликнул его, стараясь перекрыть тарахтенье мотора:

— Садитесь, подвезу!

— Спасибо! — Арсений полез в кабину.

— Я увидел вашу машину, ну, думаю, это он пошел! — трогаясь с места, кричал, повернувшись к Арсению, парень-тракторист. — И точно! Хорошо, что не поехали, а то пришлось бы мне вас вытягивать. Так вы прямо из Америки?

— Да, только что вернулся оттуда! — напрягая голос, кричал в ответ Арсений.

— Ну, насмотрелись вы там, должно быть, на всякое?

Мотор оглушительно грохотал, в маленькой кабине трактора бросало из стороны в сторону так, что Арсений едва удерживался на сиденье. Поэтому больше ехали молча. Тракторист подвез Арсения к самому двору. Услышав грохот трактора, из дома вышла Лида, решила, видимо, что приехал Михаил. Увидев Арсения, она удивленно всплеснула руками, побежала в дом, крича: