Валерия Шубина - Мода на короля Умберто

За костром и увидел теплую компанию нагрянувший Новожилов. Пирамида вареных раков, как свечами, украшенная бутылками коньяка, высилась в центре застолья. Недалеко от берега лежали горы битой дичи. На нее сразу же и наставил фотоаппарат Новожилов. Из клюва верхнего селезня еще сочилась кровь.

То ли запах жареного гуся расслабил приятелей, то ли близость Хлыстобуева, который где-то там стрелял за деревьями, только в появлении незнакомца они не усмотрели ни малейшей угрозы для себя. И спокойно продолжали подкладывать в огонь ветки. Так и запечатлелись бы на фотографии, если бы не подоспел Хлыстобуев. В бешенстве он спросил: почему охотоведишка позволяет себе контролировать директора? А Новожилов и у него потребовал путевку на охоту.

Тогда разъяренный начальник отобрал у наглеца фотоаппарат и засветил пленку. Но в следующее воскресенье Новожилов опять следил из укрытия, как Хлыстобуев с гостем приближается к стае бедствующих уток. По ноябрьскому холоду они низко кружили над полыньей.

Вот хлыстобуевская лодка показалась между камышами, сейчас выйдет на открытую воду. Новожилов поднял фотоаппарат. Но что такое? У горе-охотника, гостя Хлыстобуева, упало в воду ружье. Только что лежало на борту, и вдруг — бульк! — и нет дорогого ружья. Не колеблясь ни секунды, Хлыстобуев разделся и спрыгнул вниз. Будто охотничий пес! Долго нырял в ледяной воде, пока не нашел драгоценность.

Глядя на дрожащего Хлыстобуева, которому благодарный гость помогал одеваться, Новожилов понял, что с этим начальником он не сработается никогда. И, вернувшись, дал согласие на переход в Сухой Ерик, где осиротело хозяйство.

Даже ручей ушел отсюда, оставив излучину русла да память о себе в названии места — Сухой Ерик.

И вот явился Новожилов, глянул на ивы, сторожившие песчаное ложе, и сказал:

— Был бы лес, любую землю заселю зверьем!

И теперь, когда заселил, каждый охотник норовил приехать к нему — пострелять.

В конце лета, едва открывался охотничий сезон, машина за машиной тормозили на базе, и гремел голос:

— Всего полно: зверят и птичат! Лоси, олени, кабаны, косули… На каждом шагу! Дикие утки, фазаны — прямо во дворе!

А возле утренних прохладных подсолнухов уже гремели первые выстрелы — по перепелам.

Почти всегда ходил он в широченных вельветовых брюках, калошах на босу ногу, а когда надевал лесную форму, сразу было видно: ему тесно.

Для простоты и удобства делил он людей на друзей природы, ее врагов и безразличных, прибавляя: «У меня в мозгу всего четыре извилины: дичь, фотография, хищники, браконьеры».

Вот привозят гостя, которого нужно уважить, показать особое отношение, короче — сделать исключение, а Новожилов заявляет: «Стреляйте то, что записано в путевке. И на указанной территории. Если кто нарушит — убьет, к примеру, лишнего зайца, — поймаю. Повешу зайца на шею. Сфотографирую и пошлю фото в газету. Мол, начальник такой-то». Гость улыбался, находя, что товарищ колоритный, не без юмора. А сопровождающим становилось не по себе. Они знали: с Новожилова станется, — как сказал, так и сделает. И думали: скорее бы оттеснить гостя от опасного колорита, пока не добавил дурацкую присказку: «Никаких исключений! На охоте, как в бане, все равны!!!»

Мало кто догадывался, что директору не доставляли удовольствия душеспасительные разговоры. Лучше бы он пригласил людей в кабинет, ознакомил бы с делом, авось и помощь какую-нибудь выговорил бы. Но… не получалось! Всякий раз, напутствуя, он чувствовал неприятный холодок внутри. Тем сильнее, чем заметнее суетились сопровождающие, стараясь поскорей вырваться из-под надзора.

Особенно строго предупреждал он перед охотой на лося или кабана. Давным-давно вывел Новожилов для себя закон: чем крупнее дичь, тем крупнее браконьеры, а чем крупнее браконьеры, тем больше они себе позволяют. Сначала норовят залить егеря коньяком или водкой, а потом лупят, что понравится. Если собственное, новожиловское, начальство бьет благородного оленя, на которого охота вообще запрещена, что же могут угрохать представители республиканского главка?! Задастся неразрешимым вопросом — и возблагодарит природу: уберегла, мудрая, от разведения слонов.

В тишине странная усадьба преображается словно по волшебству. Начинает шевелиться, двигаться, подавать голоса. Из веничных хаток выскакивают кролики, а из дупел вылетают птицы. Дятлов еще отличишь. Названия других скажет потом сам хранитель усадьбы: «Большая сине-голубая, неписаной красоты — сизоворонка, а с длинным клювом и пестрым хохлом на голове — удод». И камни, оказывается, не просто так лежат, а для птицы каменки, которая устраивает в них гнездо. Даже коридорное окно в доме оставлено разбитым вовсе не от бесхозяйственности: через него снует челноком ласточка — в комнате она слепила гнездо и теперь носит корм птенцам.

И уже нет сомнения: всё на усадьбе специально приспособлено к тому, чтобы служило дикой природе, — и сухая прошлогодняя трава, и родник, и песчаная коса, и деревья.

Бросив взгляд за ограду, видишь соседнюю землю. И она представляется скучной и голой. Ведь над ней не порхают бабочки, делая сам воздух цветным и трепещущим, не гудят синие пчелы-плотники и темно-лакированные жуки, не цепенеют в воздухе мухи-журчалки. Трава вытоптана и съедена козами; кроме осоки, поблизости ничего не растет. И ни огороди Новожилов землю для насекомых, не уцелел бы в здешних краях богомол, который крохотным зеленым истуканом сидел в траве, молитвенно поджидая добычу, не прятались бы под кочками бронзово-зеленые жужелицы-бегунчики с чернильно-золотыми брюшками, точно отлитые напоказ, не тузили бы друг друга, борясь за дубовый сок, огромные жуки-олени.

За оградой простиралась голая земля.

Сколько же было недовольных, когда отвели этот участок! «Какой еще микрозаповедник?! А коз где пасти? Ведь это же деньги. Будущие пуховые платки!» И, не дожидаясь троицы, потянулись благообразные старушки на охотничью усадьбу с зелеными вениками. В них упрятывали ошептанные клинышки. Но не брала порча Новожилова. И присмирели бабули: видно, силен антихрист. Раз церковь отдали под склад удобрений, а крест своротили, затянув железной удавкой да протащив трактором по земле, дивно ли, что у божьей твари — бедненьких козочек — заступника нет? И осеняли себя святым знамением: нет его и у претерпевшего господа!

Куда уж дальше?.. Новая свиная ферма поставлена в аккурат рядом с памятником вечной славы:

Памятник стоит разоренный, извоженный. Куда-то подевался тесаный камень. «Куда-то!.. — рассердился Новожилов. — Если такие благочестивые, лучше глядите под ноги — на дорожки собственных садов, да еще наведайтесь на свои мельницы, рассмотрите, из чего жернова. А еще к богу взываете! Он за свой мир в ответе, а не за идиотов, которые истребляют его».