Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Это шутки, — сказал я, — но вот когда я был в Архангельске, то губернатор Энгельгард показал фотографии двух пойнтеров, оставленных на Новой Земле каким-то иностранным охотником. И что же? Короткошерстные пойнтеры обросли длинной шерстью, так что гладкий хвост сделался лохматым, как у сеттера, и, вообще, стали напоминать лаек, которым мороз 50–60 градусов нипочем.

Иван Иваныч налил себе рюмку водки и выпил.

— Что же ты водку-то пьешь в такую жару, а еще доктор? — спросил Караулов.

— Не учи. Мало ты понимаешь. В Библии говорится: «Мал бех и пасох стада отца своего Валаама». Водка понижает температуру крови. Понял?

Ленька, подав окрошку, стоял у лестницы на террасе, слушал наши дурацкие разговоры и медленно процедил:

— Тридцать восемь градусов в тени. А в купальне купаться нельзя. Пиявок что развелось. Купаться противно.

Подали к столу малину с молоком. Посыпали мелким сахаром и ели, отмахиваясь салфеткой от ос.

— Опасная штучка оса, — сказал Иван Иваныч. — Укусит в губу, так шишка в пол-аршина вырастет, длинная, как сосиска.

— Довольно, — рассердился Павел Александрович. — Что это, от жары, что ли, всё чепуху такую несете?

Вошел охотник Герасим Дементьевич.

— Ух, и жарко, — сказал он, входя на террасу. — А на Глубоких Ямах что леща! Наверху — кучей стоит. Я как подошел, они увидали, все вниз пошли. Вглубь. А перед сечей что мошек летает. В глаза, в рот лезут. Надь-ка, две недели жара этакая. А на Святом Ключе вода чисто лед холодна. Попил я.

— Герасим, что ж теперь делать? — спросил Павел Александрович.

— Делать неча. Спать вот на сене. На охоту не поедешь, собака не причует.

Тут на террасу вбежал Ленька и сказал:

— Николай Васильевич едет, на мосту застряли.

Тарантас подъехал к крыльцу. Коля, вылезая из тарантаса, кряхтел и хромал.

— Что с тобой? — спросили мы.

— Да, брат, погреться приехал. От мороженого спасаюсь. Целый день у Анфисы гости. До того я замучился. Мороженицу вертел целый день. До того иззяб! Довертелся — прострел в спине. Не разогнешься. Бросил все и уехал сюда погреться. Иван Иваныч, может быть, поможет.

— Верно я говорил, — сказал Иван Иваныч, — что климатические изменения действуют на организм.

Коля оробело смотрел на доктора. Иван Иваныч увел Колю в мою мастерскую. Ленька снял пальто Николая Васильевича, сюртук, сапоги, панталоны. Иван Иваныч велел Коле лечь на кушетку навзничь.

Коля послушно все исполнял. Кругом все приятели смотрели. Доктор мял Коле спину. Тот вскрикивал.

— Люмбаго! — сказал доктор.

И приказал Леньке:

— Разогрейте хорошенько утюг.

Ленька принес горячий утюг. Коля сел на тахту, наскоро стал натягивать панталоны и с испугом смотрел на доктора, державшего в руке утюг.

— Чего же вы? Ложитесь, я по вас сейчас утюгом пройду.

— Надо его накрахмалить сначала, — сказал Караулов.

— Ну нет, это уж извините, — сказал Коля. — Я вам не белье — утюгом проходить.

— То есть как это — не белье? Я клинический врач. Я хочу вам помочь, — рассердился Иван Иваныч.

— Нет уж, благодарю вас.

Коля, одевшись, пошел на солнышко на террасу, потом — в сад. С ним пошел Герасим.

— Почто утюг? Сгорит кожа, жди, когда новая вырастет. А вот наше деревенское средство — лучше нет. Пощиплет мал-мала, и как рукой снимет.

И Герасим повел Колю на край сада к муравьиной куче.

— Вот, Николай Василич, снимай штаны и садись. Как зачнет жечь — слезай.

Коля послушно сел на муравейник. Потом вдруг вскочил и побежал к дому. Герасим — за ним.

Дома Николай Васильевич стал сдирать с себя платье. Герасим улыбался.

— Ничего. Ничего… Вы прилягте, я вас маслицем потру — молодцом будете.

Он налил из лампадки масла и стал мазать Коле спину.

Коля кряхтел и охал.

— Что только у вас делается! Что делается, — смеялся, зажмурив глаза, Василий Сергеич.

— Пускай, — говорил сердито Иван Иваныч. — Не хотел утюгом — пускай поежится!

Мы вышли в сад. Герасим стал отряхивать у крыльца Колины панталоны от муравьев.

А вскоре появился на террасе и Коля, веселый, и сказал:

— А ведь прошло! Жгло — будто в аду на раскаленную сковороду сел! А прошло!

Чудный август месяц. Поля покрыты сложенными снопами ржи. И воздух прозрачней.

На больших березах моего сада уж видны кое-где желтые листочки. Малиновый сад покрыт ягодами. Полные корзины стоят на столе террасы, и двоюродная сестрица моя серьезно смотрит черными глазами и вытирает платочком слезы. Это не девичьи слезы горя, а от жаровни, на которой кипит и пенится в медных тазах розовой пеной малиновое варенье.

Когда варят варенье, то почему-то все женщины сердиты. Приятели мои любят пенки от варенья, но им их не дают. Недостойны.

Двоюродная сестрица про моих приятелей сказала:

— Пустоплясы.

Это мне рассказал мой слуга Ленька.

Сестрице не нравились мои приятели-охотники, несмотря на то что они были очень учтивы с ней. Сестрица моя была в годах, а потому была всегда сердита и в разговорах коротка. Подавая к утреннему чаю пенки от варенья, говорила:

— Вот вам к чаю, а безо времени приставать нечего.

Варенье было малиновое и крыжовенное. Василий Сергеевич догадался в горлышко четверти из-под водки напихивать варенье и взял ее с собой на рыбную ловлю. Поставил в реку, чтобы наполнилась водой. Говорил:

— Делаю малиновую воду для питья.

А в бутылку с водой из реки попал жук — плавает в бутылке очертя голову.

Василий Сергеич ужасно рассердился. А Павел Александрыч сказал:

— Тебе жука пустил кто-нибудь нарочно.

После расспросов и выяснений пришли к выводу, что виновник — композитор Юрий Сергеич Сахновский, который варенья терпеть не мог, а предпочитал всему легкие вина. Но он упорно отмалчивался и не сознавался.

Василий Сергеич, несмотря на жажду, после того как вытащили жука, все же пить из бутылки малиновую воду не решался.

А приятель Коля говорил:

— Что такое жук? Он всегда живет в воде. Самый чистый зверь. Его когда вытащили — он опять в реку улетел…

Хорошо было в августе на берегу речки. Денек был серенький, и на реке было тихо. Василий Сергеич сидел на берегу, расставив против себя удочки с поплавками и пристально глядя на поплавки. Схватит удочку — и говорит:

— Попала!

Тащит окуня. И кладет его в сажалку перед собой. После полотенцем вытирает руки и опять закидывает удочку.

Наверху, на пригорке, послышался в саду звук гитары. Это мой слуга Ленька упражнялся в беседке. И слышно было, как он запел:

Ко мне обернулся Василий Сергеич и сказал:

— Как это вы Леньку не можете обуздать! Поет, сукин сын, поет! Ловить рыбу мешает.