Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

В последний раз, пока увязывали возы, они пошли на пруд, набрали в коробку песку, сняли сапоги и ходили по воде. Захватив три папиросы, которые стащили из портсигара отца, оба враждующих племени выкурили трубку мира.

Затягиваясь, кашляли до слез.

— Алашай, алашай, — сказал торжественно Коля, — мы покидаем наши вигвамы. Мы не сдаемся бледнолицым врагам.

Тут одного из этих милых мальчиков, сына смотрителя больницы, догадало стащить у отца банку йода, и он кисточкой раскрасил физиономии всем другим мальчикам желтыми индейскими узорами.

— Что же это делается? — вскричал бухгалтер.

— Надя! — позвал он старшую дочь. — Нам после завтрака ехать, а посмотри на их рожи. Как ты их повезешь в Москву? Ну, Колька, погоди!

И отец достал ремень. Колька кинулся наутек.

Смотритель больницы тоже расстроился и жестоко порол старшего сына — столь жестоко, что матери пришлось его отнять, и вышла домашняя ссора.

Отец кричал матери:

— Вот вы, Федотовы, все такие! В тебя вышли все!

Меж тем время шло. Бухгалтер вне себя ходил по террасе и кричал:

— Надя, поищи же Кольку. Скоро ехать. Где он спрятался?

Надя, стоя у березы, вырезывала ножичком на коре: «Твоя» — и уже начала вырезать «навек», когда раздался голос матери:

— Ступай, Надежда, сейчас же поищи. Он, наверное, у смотрителя. Чтоб сейчас шел, ехать надо, а то отец выпорет.

Надя вскоре пошла искать брата, но нигде Колю не могла найти. Впрочем, на березе она все же успела вырезать «навек».

В семействе бухгалтера все волновались: Коля не появлялся.

Наконец решили все ехать в Москву, кроме Нади. Она осталась дожидаться Колю…

Наступил вечер — Коля не шел. Надя исходила всю округу и вернулась, не найдя Коли.

Дача стояла темная и пустая. Надя вставила в пустую бутылку свечу, которую купила в лавке, и зажгла.

Ей было грустно одной. Она задумалась.

«Страшный человек этот Виктор», — подумала она.

Виктор был студент-медик 4-го курса. Он гостил на соседней даче у своего дяди — старика-доктора. Виктор говорил, что, когда окончит курс, уедет к камчадалам, лечить их, а главное — объяснить им, что их обманывают. Они — дети. Он их просветит и поднимает восстание против их угнетателей. Он спрашивал Надю, поедет ли она с ним.

Она не знала, что ответить, и он вырезал на березе слово «террор».

Совсем стемнело, Надя вспоминала, как было хорошо по вечерам в Москве, когда играли в жмурки и в «свои соседи».

Как хорошо жить в Москве и на даче! А Виктор все говорит, что нельзя жить так больше. Ругал каких-то педелей [159] Педели — педель (от ср.-век. pedellus, bidellus, др.-верх.-нем. pital — служитель, надзиратель) в дореволюционной России надзиратель за студентами в университете. , городовых, министра Кассо [160] министр Кассо — Кассо Лев Аристидович (1865–1914) — министр народного просвещения (1911–1914), проводивший жесткую политику в отношении студенческого движения. . Она ничего не понимала. Он так много говорил, багровея от запала, махал руками, поворачивал плечами во все стороны… Она боялась его, когда он так горячился.

Вдруг она услышала шаги на деревянной террасе дачи. Подумала, что вернулся брат. Вышла на террасу и увидела широкоплечего человека. И в темноте тотчас узнала Виктора.

— Здрасте, — сказал он, — приехал искать вашего дурака-Николая.

Вместе они пошли к Лидину пруду искать брата.

А Коля засел в старой купальне на пруду и мечтал, как он утром пойдет пешком все прямо, прямо, на юг. Подойдет к Черному морю, там поступит в матросы и уедет к настоящим индейцам. Он сделается у них вождем — Орлиный Глаз — и покорит белых.

Мечту его прервал голос Виктора:

— Николай, где ты, олух, иди домой, тебя полиция ищет!

Коля выбежал из купальни и, узнав по платью Надю, убегая, крикнул:

— Я не вернусь, убегу к индейцам, тогда вы узнаете, кто я. Так и скажи папе.

Надя и студент Виктор вернулись на дачу. Надя зажгла в своей комнате свечу и села на скамейку, которую принесла из кухни.

Студент вынул из бокового кармана какие-то печатные листки:

— Вот… — показал он ей у свечки.

Надя прочла: «Земля и воля» [161] «Земля и воля» — нелегальная газета, орган одноименной народнической организации. Издавалась в Санкт-Петербурге (1878–1879), всего вышло пять номеров. .

— Вот я вам почитаю, — сказал студент, — тогда вы поймете, что отец, мать, братья — все это ерунда.

И он ей читал полушепотом, отчеканивая каждое слово и все подвигаясь к ней ближе и ближе.

Она слышала его взволнованное дыхание. Иногда он взглядывал на нее светлыми, как бы стеклянными глазами. Плечи его ходили ходуном, лицо лоснилось.

Надя подумала:

— Какой страшный человек! И он мне нравится. Как от него вином и потом пахнет!

Прочитав все листки, Виктор вдруг схватил ее, крепко поцеловал в самые губы и сказал:

— Вот вам!

Надя отшатнулась и, встав у окна, крикнула:

— Уйдите!

— Как — уйдите? — возмутился студент. — Что вы, кисейная дура? Вы сами меня звали, сами заманивали: «Приходите!»

— Вон! — крикнула Надя.

— Не орите!

Виктор бросился к ней и попытался вновь обхватить ее за талию. Надя схватила бутылку и ударила ею Виктора по голове.

Он вскрикнул, бросил Надю на пол и убежал…

К утру пришел на дачу Коля. Увидав сестру, заплакал.

— Надя, чем бы мне отмыть лицо?.. А то за мной бежали белые, хотели меня убить… Я насилу убежал… У меня нет еще ядовитых стрел компрачикосов [162] компрачикос (от исп. comprachicos — скупщики детей) — так назывались сообщества бродяг в Испании, Англии, Франции и Германии, торгующие детьми. У индейцев известны как «чейлас» — охотники за детьми. .

Похудевшая и побледневшая за ночь Надя повезла «компрачикоса» в Москву.

А в Москве отец и мать, сидя перед ним за столом, поили его чаем с бисквитными пирожками…

Под Москвой было много фруктовых садов. И в самой Москве — в Замоскворечье, у купеческих особняков, в садах — за деревянными заборами — виднелись яблони.

К Спасу, 6 августа, поспели скороспелые сорта — белый налив, грушевка, рязанка и коричневые. Попозже — апорт и антоновка.

Поближе к Спасу начинали караулить сады от мальчишек — любителей яблок.

До чего хорошо пахло яблоко, сорванное с яблони! Особенно вкусна была «падаль» — поспелое яблоко, внутри тронутое червячком.

У Харитония в Огородниках, по соседству с забором, где жила Тата, я глядел со двора в щель забора и видел, как Тата, в белом кисейном платьице, стояла под яблоней. Потрясет ветку, упадет яблочко, она подымет и ест. Вот посмотрит на небо, и видно, как блестят ее зубы на солнце.

— Тата! — кричу я.