Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Не было у нас в жизни чего-то, что нужно. Молодыми женились. Надо было искать нам, дорогой, тургеневских женщин. Наши жены были женщины, просто женщины. А надо было искать женщину для разговора, сердечной беседы, душевного идеала. Тургеневская женщина нам была нужна. А то что же? В страстях тонули. А от страстей остается уныние одно. Разговоры какие! Платья, чулки шелковые, портнихи. Да мне совсем неинтересны эти портнихи, знай сама, не приставай! Вот ведь я пятнадцать лет с женой прожил, а вот что она говорила — хоть убей, не помню.

— Нет, я-то помню, — сказал другой. — Помню, мало говорила, а если что и скажет — все мимо.

Оба приятеля часто сходились вместе.

Как-то Петр Васильевич днем перед завтраком зашел в гостиницу к Василию Петровичу и застал генерала со щеткой, тряпкой и бензином в руках — тот очищал запачканный вином и табаком жилет.

Посмотрев на вошедшего, генерал, вздохнув, сказал:

— «Как хороши, как свежи были розы…» [165] Как хороши, как свежи были розы… — строка из стихотворения И. С. Тургенева (1879). Да, батенька, розы… Как сказано! Как прекрасно сказано!.. А вот они — розы, — показал он на жилетку, — бензин не берет. Не знаю, чем и отчистить.

— Салфеточкой, ваше превосходительство, завешиваться надо, потому мули кушаете — с них капает.

— А салфеточка-то, дорогой, полтора франка стоит. А за три франка бутылка вина неплохая. Хотя и ординер [166] От фр. ordinaire — ординарное. , но рассчитывать надо. И главное, все оттого, что не встретили мы женщины тургеневской.

— Правду, сущую правду говорите. Все оттого… А вот, ваше превосходительство, какой денек сегодня ясный. Идти завтракать к старичку, сидеть в ресторане на народе — как-то скучно. Я смею предложить: недалеко от Парижа находится Буживаль — прекрасное место, леса, сады, а главное, что там жил сам Иван Сергеевич Тургенев — у мадам Виардо. Поедем-ка туда — там ресторан на острове и памятник Ивану Сергеевичу.

— Блестящая мысль, — сказал генерал. — Прекрасная.

И стал поспешно одеваться.

Ресторана на острове в Буживале не оказалось. Спрашивали, где памятник Тургеневу, — никто не знал. Приятели решили подкрепиться и, найдя небольшой ресторанчик на набережной Сены, расположились завтракать.

Прислуживала молодая девушка. Хозяин подал бутылку красного вина и прибавил:

— Вино у меня славится.

Завтракая, приятели восхищались прекрасным видом. Перед ними проходили барки. У моста стоял полицейский, мчались автомобили.

Приятели на ломаном французском языке пытались узнать, где здесь дом мадам Виардо, в котором жил знаменитый экривэн [167] От фр. écrivain — писатель. Тургенев.

Хозяин подумал и сказал:

— Адреса не знаю, но такой русский экривэн иногда приходит сюда завтракать, один.

Генерал фыркнул и пошел справиться у полицейского, который стоял у моста. Долго говорил с ним и вернулся к столу расстроенный. Спросил, махнув рукой, бутылку вина и грустно сказал:

— Забыли и Тургенева, и мадам Виардо. Ужасно, ужасно: никто ничего не знает…

Захватив с собой еще бутылку вина, приятели через мост перебрались на другой берег и пошли по дорожке вдоль берега Сены к большим деревьям.

Огромные серебристые тополя отбрасывали широкую тень на берег.

Приятели расположились на травке. На реке длинной вереницей проходили барки. Гудели пароходы.

По дорожке проходили дамы с детьми, молодые люди. Проезжали велосипедисты. Один из них слез с велосипеда и тоже прилег отдохнуть на траву.

Василий Петрович любезно спросил у велосипедиста, не знает ли он, где вилла мадам Виардо, у которой жил Тургенев.

Молодой человек оказался разговорчивым и, показав на противоположную сторону пальцем, сказал:

— Вон светлый домик с красной крышей, на горе. Там и жил этот русский писатель. Только в настоящее время он уехал, дом заперт, и никого не пускают.

— Позвольте, — сказал Василий Петрович, — он давно умер.

— Может быть, — невозмутимо ответил молодой человек. — Значит, это тот, который похоронен рядом с моей теткой. Так это вон там, — показал он в сторону.

Генерал встрепенулся:

— Ну, слава Богу, нашли, — шепнул он приятелю. — Пойдем, поклонимся праху.

Долго шли приятели по горам. Заходили подкрепляться в бистро.

Но вот и кладбище. Насилу нашли сторожа. Он привел их к богатой могиле.

На тяжелом мраморном памятнике было высечено: «Repose en paix» [168] «Покойся с миром» ( фр. ). .

Приятели опустились на колени и с трудом поднялись. Обойдя памятник, прочли на другой стороне:

«Colonel Touraine [169] Полковник Турэн ( фр. ). , 48 лет. Умер в бою смертью храбрых».

— Все перепутали, — с огорчением сказал генерал. — Мечта, брат, мечта… Пойдем, помянем, выпьем. Я рад, хоть памятник-то видел. Хорош памятник.

— Верно. Только смущает меня, ваше превосходительство: «Погиб смертью храбрых».

— Ну, батенька, это не важно — перепутали… Не в этом дело… Важно — настроение, мечта. «Как хороши, как свежи были розы…»

Марья Петровна Остоушкина после обедни зашла к своей приятельнице, Пелагее Васильевне Утюговой. Обе они были москвички и вместе кончили гимназию.

Марья Петровна жаловалась на мужа:

— Что только у нас делается, дорогая. Такая паника в квартире. Борис Абрамович всех напугал. И откуда деньги взялись? Тысячу кило сахару купил! Полну комнату набил. А в середке сахара место себе оставил, сомье [170] сомье — мягкая, широкая кушетка. поставил посредине. Бомбы когда полетят, говорит, сахар и не пропустит. А мой Илья Семеныч ему во всем верит. Постель поставил посреди комнаты, на постель навалил комод, все белье высыпал из ящиков, раскидал. На комод сверху — ванну жестяную. Окна все черной бумагой заклеил. Мокрые одеяла на двери повесил. А потолок голубой краской раскрасили. Тьма такая в комнате, клеем пахнет, дышать нельзя. В рот ничего не возьмешь. Что делается, что делается!.. А в третьей комнате у нас Гребенщиков мешки таскает — с мукой, крупой, сухарями, запасы делает…

— Ну что же, голубушка, — говорит Пелагея Васильевна. — Это умные люди. А мой Владимир Федорович ни о чем не заботится. Пьет красное вино без передышки. Анжу сухое [171] Анжу сухое — розовое полусухое французское вино. выдумал. Бутылки домой натаскал. Сердится, говорит: «Не учи меня, я химию-то проходил, меня газы не возьмут, плевать я на газы хотел!» Окна не завешивает, а вид у нас и правда из окон хороший — в парк окна выходят и Эйфелева башня видна. Что говорить, нет, милая, у вас умно поступают. А мой знать ничего не хочет, говорит, войны никакой не будет. Обедами занят в своем обществе, пельмени покупает и ночью домой приходит. Газету по утрам, когда проснется, поглядит минуту, бросит и скажет: «Все не то». В тунике сидит. Давай кофе — и туда рюмку коньяку с утра льет. Серьезный человек, только беспечный. Когда замуж за него выходила, то у меня был другой жених, атташе был где-то. Так он про меня сказал, что я за утюга замуж вышла. Он его «утюгом» звал. Вот что, милая, я к вам поеду — хоть посмотреть, что люди делают. «Я, — говорит, — дипломатический корпус прошел». У него в голове все другое.