Александр Кулешов - Белый ветер

Ребята поняли: надо действовать решительно и быстро. Они проникли сквозь дырку в заборе, ползком приблизились к проволоке, и, пока один пролезал под ней, другой держал. Порвали штаны, исцарапались, но проползли. Они взяли с собой лопатку, совок, которыми подкопали грунт в одном месте, и залезли в палатку: велика ль дыра нужна для худущего и юркого мальчишки?

Разыскали примеченный ящик. И — опять случайность — в нем действительно лежали толовые шашки.

Только начали рассовывать краденое по карманам, раздался шорох. Им показалось, что часовой привстал, и они пустились наутек. Быстро выползли наружу, опять царапаясь, проползли под проволокой и — были таковы.

Что касается мальчишек, то, как известно, их затея окончилась трагически. Не умея обращаться с толовыми шашками, они возились с ними до тех пор, пока одна не взорвалась. Хорошо еще, что серьезно пострадал один. Двое-то выкарабкаются без последствий, а вот старший на всю жизнь остался калекой.

Когда Шуров прибыл на место происшествия, то убедился, что дознаватель прав: комиссия, устанавливавшая недостачу, немало походила по палатке, затоптав почти все следы. Но почти, а не все. То, чего не сумел обнаружить дознаватель, разыскал опытный следователь.

В одном из углов палатки возле свеженасыпанной земли сохранились следы кедов. Шуров долго возился, осторожно заливая следы гипсом, промеряя их, фотографируя. И сравнил с обувью братьев Руновых. Все совпало. Но он не удовлетворился этим. Он снял с проволоки тот самый лоскут, на который не обратил внимания дознаватель.

Шуров снял лоскут и еще несколько едва заметных ниток. Их подвергли экспертизе и убедились, что и лоскут, и нитки вырваны из штанов Николая Рунова, перешитых из отцовских военных брюк. Выяснилось, что ребята, безусловно, лазили на склад и утащили толовые шашки. То, что шашки принадлежат к партии, хранившейся на складе, было установлено раньше.

Оставалось доказать, что в момент хищения на посту находился именно Рудаков.

Ребята в один голос утверждали, что залезли в палатку чуть позже девяти вечера. В соседнем пионерлагере в девять трубят на вечернюю линейку. И они хорошо слышали этот сигнал незадолго до того, как начали свою «операцию». А нес службу Рудаков с двадцати до двадцати четырех часов. Тут сомнений не было — это подтверждала постовая ведомость, факт этот не оспаривал и сам Рудаков.

А вот «факт сна» он категорически отрицал. Мало ли чего наговорят мальчишки! Он, мол, бодрствовал, исправно ходил вокруг палатки.

— Внутрь не заходили? — спрашивал Шуров.

— Внутрь не заходил, зачем мне? — отнекивался Рудаков.

Шуров еще раз, буквально ползая на коленях с лупой в руках, обнаружил у самого ящика с толом странное полукруглое углубление. И тогда он сделал простую вещь, которую не догадался сделать дознаватель, — он поднял ящик с взрывчаткой.

Под ним оказались хорошо заметные следы.

Были сняты слепки.

На подошвах солдатских сапог есть дырочки, оставляющие при ходьбе выпуклости, а на этих следах, наоборот, остались круглые ямочки, за исключением одной-единственной дырочки на левом следе. Шуров знал, что некоторые «изобретательные» солдаты додумались вставлять в дырочки маленькие подшипники, чтоб не снашивались подметки.

Взяв двух понятых, он перед подъемом тихо прошелся по спящей казарме и осмотрел сапоги каждого солдата. Подшипники имелись на нескольких, но в полном комплекте, а вот у Рудакова на левом сапоге одного шарика не было!

Рудаков вошел в комнату следователя со своим обычным в таких случаях растерянно-обиженным видом.

— Садитесь, — предложил Шуров, не глядя на вошедшего. Он задал традиционные вопросы, а потом сказал: — Следствием установлено, Рудаков, что вы совершили преступление. Вам предъявляется обвинение в нарушении уставных правил караульной службы. Статья двести пятьдесят пятая, пункт «в». Ознакомьтесь. И подпишите.

Рудаков хотел что-то сказать, но замолчал. Он понял, что с этим человеком обычные его номера не пройдут. Нахмурив лоб, шевеля губами, долго вчитывался в бумагу.

— Вам понятно, в чем вы обвиняетесь? — спросил Шуров, когда тот кончил читать.

— Понятно, — буркнул Рудаков.

— Разъясняю вам права: вы имеете право давать показания по делу, подавать ходатайства, иметь защитника… — Он сделал паузу. — Рудаков Тихон Сидорович, признаете ли вы себя виновным?

— С чего это мне признавать, чужую вину на себя брать?..

— Вы признаете себя виновным? — повторил Шуров.

— Не признаю.

— В таком случае приступим к допросу. Значит, вы утверждаете, что тринадцатого июля, находясь на посту с двадцати до двадцати четырех часов у временно сложенного имущества инженерно-технической роты, вы не отходили, не отвлекались, не спали и никто в этот период не проникал на охраняемый объект?

— Не спал…

— И никто к вам на объект не проникал?

— Нет.

— Братья Руновы утверждают, что проникли в палатку после двадцати одного часа, в те часы, когда на посту стояли именно вы.

— Так мало ли что пацаны наврут…

— Не перебивайте. Они все-таки двое давали показания. Оба были допрошены по отдельности, а показания совпали.

— А я говорю, не было никого.

— Дело в том, Рудаков, что их показания подтверждаются бесспорными уликами, а ваши оправдания, наоборот, столь же бесспорно опровергаются.

— Интересно… — хмыкнул Рудаков.

— Очень.

Шуров изложил обвиняемому добытые им сведения: следы кедов, материя на проволоке, даже отпечатки пальцев мальчишек, снятые им с ящика толовых шашек. Рассказал и о следах сапог самого Рудакова, обнаруженных под ящиком.

— Ну, что теперь скажете?

Некоторое время Рудаков сосредоточенно молчал. Потом лицо его приняло отсутствующее выражение.

— Что ж, может, они и были там, — протянул он, — только не тогда, когда я службу нес. А был я в палатке, верно, теперь припоминаю. Это когда имущество таскали, тоже тогда подсоблял. Запамятовал.

— Значит, вы признаете, что заходили в палатку?

— Заходил, только не тогда, когда службу нес.

— А тогда не заходили?

— Нет.

— На сегодня все, Рудаков. Сейчас у вас возьмут отпечатки пальцев.

— Это еще зачем? — заволновался солдат.

Но Шуров не ответил. Итак, первый раунд Рудаков выиграл. Утверждает, что в палатке был, когда заносили туда ящики, а ребята, пусть и залезали, но не тогда, когда на посту стоял он.

Оставалось опознание. Если ребята опознают обвиняемого, это девяносто процентов успеха. Но опознают ли — вечерело, пока часовой ходил, они были далековато, а когда приблизились, его лицо наполовину скрывала шинель. Они сказали, что он прошелся раза два, потом сел, закурил… Стоп! Закурил?!

Тогда где он, классический окурок — главная улика многих преступлений, столь любимый авторами детективных романов, но часто помогающий и в действительности?