Александр Кулешов - Белый ветер

Она снова замолчала, но Левашов не торопил ее.

— Ну а потом поехала в Москву, пришла к нему в училище, сдала экзамены… Между прочим, там он прямо сказал, что в опере мне не петь, но что на эстраде, с русскими песнями, я добьюсь известности. Только надо работать и работать. Я буду у него в классе. И он готов дополнительно заниматься со мною по вечерам…

— Ну знаешь! — не выдержав, вскочил Левашов.

— Знаю, знаю, Юра, садись. Не такой я уж была наивной, чтобы ничего не понимать. Но тогда я мечтала лишь об одном: петь! Говорю тебе, это как плотина, прорвалась струйка воды — и все расширяется прорыв, все больше, поток целый, и уже нельзя остановить. Я без конца проклинала себя, что не в тот институт поступила, что не училась в музыкальном, что не пела в самодеятельности, что вообще столько времени потеряла… Мечтала работать день и ночь. Я уже знала, какой он талантливый преподаватель и как много дают другим его ученикам индивидуальные занятия…

— Индивидуальные занятия! — Левашов снова не выдержал. — Это же буквально слова из анекдота! И что ж, ты стала его…

— Нет, совсем не то, что ты думаешь! — Наташа кричала. — Я стала его старательной ученицей. Ясно? Стала петь, а не… — Потом продолжала нормальным голосом: — Он действительно многое дал мне, и я всегда — ясно? — всегда буду за это ему благодарна. Я считала, Юра, что, уехав к тебе в гарнизон, я все должна бросить — и училище, и эти занятия, вообще загубить свою мечту. Я думала: поеду к тебе сюда — это уже не Москва, а потом тебя переведут к черту на кулички, и вообще не будет никакой возможности заниматься музыкой. А я ведь все это время жила своей мечтой…

Опять наступила томительная пауза.

— Ну? — поторопил Левашов, голос его стал хриплым.

— Что «ну»? Без тебя я ведь тоже не могла жить. Надо было делать выбор…

— Ну? — повторил он почти шепотом.

— Я ведь здесь, Юра, так чего спрашивать…

Он встал, хотел обнять ее, но Наташа отстранилась.

— Не надо, не за что меня целовать. Нечем мне гордиться. Украла несколько месяцев нашего счастья… К чему? Как будто с самого начала, с самой той минуты на вокзале не знала, что не смогу без тебя. А вот, видишь ли, решала! Искусство или любовь! Ах, ах, какая трагическая дилемма. Возомнила о себе…

— Наташа…

— Погоди же. Я действительно очень виновата в том, что заставила тебя мучиться. Ты ведь мучился, правда? Но особенно виновата перед ним…

— Да при чем тут этот!.. — вскричал Левашов.

— Перестань, Юра. Ну, что ты не понимаешь? Если он порядочно вел себя, ничего себе не позволял, это не значило, что я ни о чем не догадывалась. Я должна была сразу сказать, что надеяться ему не на что. А я молчала, боялась, откажется заниматься со мной, не станет помогать, опекать… Ну да, вот такая была меленькая, подленькая. Не спорь! А он все надеялся. Ну и настал момент, когда молчать было невозможно. Мы объяснились. Ты не думай, Юра, я не потому уехала, что он не захотел больше учить меня. Наоборот, я перестала брать у него уроки, потому что решила уехать к тебе…

— Но ты ведь продолжаешь учиться?

— Продолжаю, конечно, продолжаю. В жизни всегда из самых, на первый взгляд, драматических положений есть выход, подчас самый простой — перешла на заочный, здесь теперь пою в ансамбле, все в порядке, никаких трагедий… А тогда казалось!..

— А он?

— Что он? Продолжал надеяться. Ты знаешь, приезжал…

— Ты же сказала, что это начальство! Ты же…

— Он действительно приезжал сюда как начальство. Договорился с «Интуристом», что проинспектирует оркестры в их ресторанах. Я не обманула тебя. Впрочем, обманула… Формально — нет, а на самом деле — да…

— Так чего ж он?.. — Левашову в этом разговоре не удавалось заканчивать свои фразы. Наташа постоянно перебивала его.

— Да ничего, Юра, ничего. Ну чтоб ты стал делать на его месте? Он продолжал бороться за свою любовь, приехал, как видишь, за мной. Чего, не в упрек тебе будь сказано, ты-то не сделал в свое время…

— Как ты можешь так говорить! — возмущенно воскликнул Левашов. — Я писал, телеграммы посылал, еле вырвался на три дня, приезжал…

— Приезжал? — Наташа искренне удивилась. — Когда приезжал? Ты мне ничего не писал об этом.

— Мало ли о чем я не писал! — с горечью заговорил он. — Напрасно ты меня упрекаешь. Я делал все, что мог, чтоб узнать, где ты, почему не пишешь. Но я не преподаватель музыки, Наташа, я — офицер и не могу распоряжаться своим временем. И потом, я знал, что ты не тот человек, за которым можно гоняться. Не захочешь — ничего не поможет. Разве ему помогло?!

— Как видишь, нет. Ты прав, когда ты застал… увидел… нас там, на улице, сейчас, он навсегда прощался со мной. Я все объяснила ему.

— Что ты объяснила?

— Объяснила, что замужем, что люблю тебя и что всегда любила, попросила его оставить меня в покое. И повинилась перед ним за то, что не сказала всего этого раньше…

— А он?

— Что он? Он все понял. Поцеловал мне, как ты видел, руку и ушел. Надеюсь, навсегда. Хотя, кроме благодарности и уважения, других чувств к нему я и теперь не испытываю. Вот и все, Юра, — устало сказала она. — Я рада, что наконец сбросила с души этот груз. Наверное, я очень виновата перед тобой. Тогда прости меня. Больше мне сказать нечего…

Она продолжала сидеть, не меняя позы, склонив голову, опустив руки между коленей. Он почти не различал ее в наступившей темноте.

Было тихо, и только дождь монотонно и теперь уже без порывов стучал по подоконнику.

— Мне надо на дежурство, Наташа, — сказал он негромко. — Вернусь утром. Тогда обо всем поговорим.

Он подобрал плащ-палатку, накинул на плечи и вышел, притворив за собой дверь.

А Наташа осталась сидеть, не зажигая света, прислушиваясь к мерному шуму дождя за окном…

…Утром Левашов не вернулся — в ту ночь батальон подняли на учения.

Когда готовятся большие учения, как ни соблюдается тайна участия в них того или иного соединения, солдаты их все равно предчувствуют. Они знают множество косвенных признаков, да и признаков явных достаточно. Туже становится с отпусками, а потом и с увольнениями, чаще делаются сборы, придирчивее бывают проверки.

А учения, о которых даже объявили в газетах, проводились «в южной полосе России» и были большими. В них принимали участие войска из нескольких округов. И среди главных боевых эпизодов — выброска крупного воздушного десанта.

Только командование знало о полученной задаче.

По тактическому фону учений крупные силы «южных» стремительно наступали, тесня «северных». «Противник» оказывал ожесточенное сопротивление. Его войска медленно, цепляясь за каждую пядь земли, отступали к реке Зорянке, выигрывая время для подхода резервов. Для отхода на левобережье «северные» располагали мостом, который был заранее заминирован и после отхода своих сил подлежал уничтожению.