Иван Сабило - Последние каникулы

— Некрасиво лазать по чужим портфелям.

— Ты не чужой мне, а если обиделся, то извини. Я носовой платок искала, чтобы постирать. Я ведь не знала, что тебе плохо. Всегда молчишь, не рассказываешь, а если я сама спрошу, то в ответ лишь вечное «нормально»… Нужно же что-то делать?.. Кто это написал? Почему в письме такая тревога? Кто за тебя тревожится? Девочка?.. Сегодня зайду к вам и побеседую с учительницей и Директором…

— Я вообще перестану ходить в школу, — перебил ее Федя.

Такое заявление испугало маму, она присела на диван возле сына, по щекам ее покатились слезы.

— Сынок, умоляю, скажи матери: в чем дело? Откуда это письмо? Я знаю, написала девочка. Написать «Федя!», а в скобках — «Феденька-дурачок!» могла только девочка. Не мучай меня, я же твоя мама.

И Федя не выдержал, рассказал.

Мама вытерла слезы, вздохнула. В том, что открыл ей сын, она не усмотрела ничего катастрофического, ей вообще всякие детские «взаимоотношения» казались временными, преходящими; она считала, что дети — это дети, они растут, они вырастут и все их детские треволнения останутся в далеком детстве, а во взрослую жизнь не перейдут. И, погладив сына по голове, строго спросила:

— У этого Арика родители есть?

— Я сам! — выкрикнул он и отвернулся к стене. «Вот куда зашло, уже мама знает. Скоро весь народ знать будет, что я трус и холоп… Может, перевестись в другую школу? А если и там свой Арик?..»

Утром у перекрестка его догнала Аля.

— Здравствуй, Опалев! Мне нужно с тобой поговорить. Хочешь, после уроков пойдем вместе?

— Да, — ответил он.

В тот день Арик в школу не пришел. Федя отдыхал в одиночестве. Боязливо поглядывая на Алю, он думал о том, что после уроков им придется пойти вместе. Смеяться будут, горланить: «Тили-тили тесто!..»

Перед последним уроком он ей сказал:

— Выйдешь позднее меня, я буду ждать у мостика.

Был яркий сентябрьский день. Светило солнце. На березах, липах и кленах проступили золотисто-оранжевые пятна. Изредка на асфальт падал желтый лист, и Аля поднимала его.

Федя впервые шел по городу с девочкой. Затаив дыхание, слушал Алю, которая рассказывала, что переехали они сюда с Васильевского острова. Ее отец — строитель, а мама — воспитательница в детском саду. Щенок, с которым он ее видел много раз, — эрдельтерьер, и зовут его Норд.

Нужно было поддерживать разговор, он спросил:

— Какие собаки самые умные?

— Не понимаю?..

— Ну, какие породы самые умные: овчарки, боксеры, пудели или как твой?

— А какие, по-твоему, из людей самые умные: блондины, брюнеты, рыжие или, как ты, шатены?

— Не знаю… Ум от цвета не зависит.

— Ум собак тоже не зависит от породы, просто одни делают лучше одно, а другие — другое: одна хорошо несет караульную службу, а другая прекрасно помогает охотнику. Все, как у людей, только по-своему, по-собачьи.

Федя смотрел на свою спутницу и улыбался, ему было радостно слушать ее. Ему хотелось, чтобы их путь продолжался бесконечно долго, до самого вечера. И завтра, послезавтра, весь седьмой класс, всю школу. Ему было странно и радостно сознавать, что она, девчонка, умнее его, больше знает, больше разбирается в сложных вопросах. «А сам я что? Можно ли мне при ней оставаться прежним, жалким?.. Нет, только не это, ей будет неловко, стыдно за меня!..»

— У тебя есть любимая книга? — спросила она.

— Что значит «любимая»?

— Ну, которую ты постоянно перечитываешь.

— Не знаю… Нет…

Она вздохнула:

— У меня тоже. Сейчас я читаю «Спартака» Джованьоли, и, кажется, она у меня будет самая любимая. Правда, когда я читала «Овод», тоже думала, что она будет самая любимая. А любимая цифра у тебя есть? У меня — семь. Даже не знаю, почему семь, может, потому, что дней недели столько?.. Вообще у тебя есть что-нибудь самое любимое?

Федя задумался: выходило так, что у него не было «самого любимого».

— Вот причина твоей слабости: тебе нечего защищать!

— У меня есть самое нелюбимое — это школа.

Аля подивилась неожиданному повороту в разговоре, долго молчала и вдруг горячо заговорила:

— А ты думал, в школу нужно только ходить? Думал, к тебе обязаны приставить милиционера, чтобы он тебя защищал от обидчиков? Нет, Феденька, в школе нужно работать, жить, а иногда и драться за свое достоинство. Но ты этого не делаешь. Почему ты не подерешься с Ариком?..

Не успела она это сказать, как в конце аллеи появился Арик. Шел он со своими «мальчиками» и, заметив Федю, подскочил от радости.

— Федяра, ко мне!

Федя остановился, посмотрел на Алю, губы его сжались и побелели.

— Не ходи, пусть сам подойдет.

Арик не заставил себя ждать, вобрав голову в плечи, медленно направился к ним.

— Зря ты, — дрогнувшим голосом проговорил Федя, — он может и с тобой не посчитаться. Вон их сколько!

— А ты меня защитишь!

Услышав это, Федя отпрянул и вдруг сделал два шага вперед — теперь Аля стояла позади.

Арик подошел к Феде, взял двумя пальцами за ухо, повернул к Але и приказал:

— Плюнь на эту выдрочку! Ну!.. — Он закрутил ухо.

— Иди, Аля, уходи, — попросил Федя.

Она, чтобы не быть виновницей большего унижения Опалева, бросилась назад, а Федя опустил голову и поплелся за Ариком. Через минуту он уже мчался к табачному магазину за сигаретами для Арика и его «мальчиков». Вбежал в отдел, попросил какого-то полупьяного человека взять ему сигареты и, выходя из магазина, подумал: «Сейчас подойду и брошу пачку Арику в морду. И будь что будет!..»

Но как только он очутился на улице, побежал обратно, отдал сигареты Арику и, кусая губы от обиды и беспомощности, поплелся рядом с ним.

Когда на прощание Арик дернул его за нос и дал пинка, Федя повернул к дому. По его щекам катились крупные слезы, он их не вытирал, и прохожие с жалостью смотрели на него.

«Все, — думал он, — больше я жить не буду, покончу с собой. Бултых с моста — и поминай как звали!.. Неужели я родился только для того, чтобы терпеть и терпеть? Зачем тогда жизнь, если одно унижение?.. Даже девчонки воспитывают!.. Сначала выдохну из груди весь воздух, а затем вдохну воду и — конец!..»

— Федя, ты здесь? — услыхал он голос в открытую дверь. — Тебя девушка ждет, поторопись.

— Хорошо, Виктор Кузьмич, спасибо, — сказал он и сунул полотенце в спортивную сумку. Проходя мимо тренера, остановился, поднял глаза:

— Виктор Кузьмич, в нашем разговоре я был неправ…

Аля встала ему навстречу, и они вместе спустились на улицу.

— Жаль, — сказала она. — Так хотелось, чтобы ты выиграл, но сегодня я поняла, как это непросто… Ты проиграл, а больно мне.

— Не переживай. Обещаю, что я у него когда-нибудь выиграю!

Она рассмеялась и показала на промтоварный магазин.

— Заглянем на минутку? Мама просила ей материал на юбку посмотреть.