Джика Ютеш - У нас в Крисанте

Но в одном Михэлука твердо уверен: мать любит его больше всех на свете. Она приносит ему самые лакомые кусочки. А когда у мальчика что-нибудь болит, например зубы, и он плачет от боли, мамина ласка, ее тихий голос сразу приносят исцеление.

Михэлуке трудно понять, как относится мамка к дяде Гавриле. Дядя приезжает редко, всегда неожиданно и ненадолго. Когда дядина телега подъезжает к воротам, Михэлука от радости скачет на одной ножке и с веселым криком бросается дяде на грудь. Лицо у дяди щетинистое, колючее, но глаза голубые и добрые, совсем как у мамки.

На дне дядиной телеги, под сеном, всегда много вкусных вещей. Тут и сыр, и масло, и мед, и абрикосы. Как-то раз дядя привез даже жареную курицу. После отъезда дяди в их конуру тут же заглядывала крестная, чтобы отведать «крошечку от каждого гостинца». Но на самом деле она никогда не довольствовалась «крошечкой». А как-то раз забрала целиком весь горшок меда.

— Мед очень помогает мне от сердцебиения! Но ты, Рафи́ла, не беспокойся, я за мед заплачу! — посулила крестная и утащила горшок.

Неудивительно, что каждый приезд дяди Гаврилы был для мальчика настоящим праздником. А вот мамка, казалось, совсем не радовалась гостинцам и всегда так пугалась, словно дядя Гаврила приезжал из какого-то страшного для нее мира. Как только он появлялся, мамка сразу становилась какой-то странной.

— Это «он» тебе дал? — всякий раз спрашивала она, подозрительно косясь на гостинцы.

Однажды дядя Гаврила приехал, когда у них сидела в гостях бабка Текла. Дядя привез маме два красивых платья: одно желтое, шелковое, с маленькими блестящими пуговичками, вроде золотых, а второе сиреневое.

— Эти платья тебе Олимпия прислала, — объяснил дядя и положил платья маме на кровать. — Мне подумалось, Рафила, что в праздничные дни тебе и выйти не в чем…

Но мамка, вместо того чтобы обрадоваться, отскочила от них, как от огня. Глаза налились кровью, а рот так перекосило, что Михэлука оцепенел от ужаса.

— Платья? — хрипло пробормотала мать. Глаза ее помутнели, и, задрожав всем телом, с диким криком она протянула руки, словно защищаясь от кого-то: — Ты опять хочешь меня обмануть? Сгинь, убирайся, пес поганый!

— Успокойся, Рафила! Ради бога, успокойся! — бросился ее обнимать и успокаивать перепуганный дядя.

Отчаянно вырываясь, мамка жалобно заплакала:

— Не бей меня! Не бей меня!

Бабка Текла поспешила убрать платья обратно в корзинку и горестно вздохнула:

— Ох, боже мой, видать, бедняжка снова все вспомнила! Вези обратно эти тряпки. На них лежит проклятье! Пусть на глаза ей не попадаются. А ты, малыш, иди ко мне, — принялась она утешать расплакавшегося Михэлуку. — Заболела твоя мамка.

И старуха увела напуганного мальчика к себе домой.

— А чем мамка заболела? — с тревогой спрашивал Михэлука. — Кто поганый пес? Кто хочет побить мою маму? Кого она так боится?

— Злого человека, деточка! Ее очень мучил один злой, бессердечный человек!.. Да ты об этом не думай!

— А где этот человек? Он сюда не придет?

— Нет, не придет! Помер он, бог ему судья! Да вот, Рафила, бедняжка, из-за него так на всю жизнь и осталась напуганной.

С тех пор дядя Гаврила стал приезжать реже. А когда Рафила, увидев гостинцы, спрашивала: «Это «он» тебе их дал?» — дядя заводил разговор о чем-нибудь другом. Но дядины уловки не всегда помогали, и тогда мама снова и снова повторяла один и тот же вопрос:

— Это «он» тебе их дал?

— Нет, это я тебе привез гостинцы для мальчика, — терпеливо объяснял дядя Гаврила.

Но мамка стояла на своем:

— Ты это украл для меня, потому что я стала убогой нищенкой.

Стараясь успокоить Рафилу, дядя Гаврила ласково гладил ее по голове и всегда твердил одно и то же:

— Потерпи еще малость. Встанем и мы на ноги. Выправит он мне бумаги на домик и на луговину. А все, что мое, — это значит твое! Ведь оба мы сиротами малыми пошли искать счастья по свету!.. Ты была еще совсем несмышленой девчонкой, а я не сумел тебя защитить… Ну, да ничего! Потерпи еще самую малость… Теперь и для нас, бедняков, наступили лучшие времена! Эх, знала бы ты, что сделали мужики из Присэка́нь, глазам бы своим не поверила! Прогнали своего барина Пау́ла Попе́ску и поделили между собой его землю. Закон новый вышел: каждому мужику положен теперь свой надел земли. У кого больше детей, тому и надел побольше…

Не сводя с дяди глаз, мать как будто внимательно его слушает, а потом вдруг как захохочет:

— Ха-ха-ха!.. Ты думаешь, он отдаст тебе землю? Ничего он тебе не даст! Выгонит как собаку на улицу! В шею вытолкает!.. Вышвырнет так же, как меня и моего ребенка! Какой же ты дурак! — рыдала она, закрыв лицо ладонями.

Но стоило к ней подойти Михэлуке и спросить: «Мамка… что ты плачешь, мамка?» — и Рафила сразу забывала о своей обиде.

— Чего тебе, сыночек? Крестный зовет? Крестной вода нужна? — спрашивала мамка, и лицо ее становилось ласковым и спокойным, как всегда…

Она выбегала из комнатки, бестолково металась по двору, потом хватала коромысло и ведра, мчалась в долину к колодцу и на ходу опять разговаривала с ангелами.

Дядя Гаврила всегда уезжал расстроенный и снова наведывался лишь через несколько месяцев.

Но в один из своих приездов этой зимой дядя застал сестру тяжело больной в холодной каморке с ледяной печью. Михэлука как мог укутал ее всеми одежонками, которые сумел найти. С тех пор дядя снова стал навещать их чаще. Нередко, когда стужа была особенно сильной, он приезжал даже ночью и привозил в телеге под сеном длинные поленья.

Потом дядя пилил их, колол и аккуратно складывал в поленницу у завалинки.

— Послушай, Рафила, а почему Пэлтэгуца не дает тебе дров? Сколько лет ты на него бесплатно спину гнешь! Хоть бы малого пожалел!

Мама с испугом глядела на брата и горячо заступалась за хозяина:

— Да не бери ты греха на душу, Гаврила!.. Крестный Пэлтэгуца человек добрый. Просто у него теперь дела на постоялом дворе плохо идут!

Дядя Гаврила недоверчиво качал головой:

— Добрый человек! Вот так добрый человек!.. Ну что мне с тобой делать, сестричка?

Господин Михала́ке Пэлтэгуца и в самом деле заботится о худенькой, хрупкой женщине, которая проворно и бесшумно, словно тень, не зная ни сна ни отдыха, хлопочет в его обширном хозяйстве. Рафила подметает, моет и трет полы, белит стены, откармливает огромных, величиной с теленка, свиней, убирает лопатой навоз с широкого заезжего двора, куда в ярмарочные дни ставят свои возы мужики близлежащих сел.

Все в округе хорошо знают «дурочку» Рафилу. Всем давно уже примелькалась ее худенькая, сгорбленная под тяжестью коромысла фигурка. А воду она носит издалека, из колодца, что в конце долины.