Джика Ютеш - У нас в Крисанте

— Значит, договорились — подвезешь меня до городского парка и я там сойду.

Извозчик тоже что-то пробормотал задубевшими на морозе губами и хлестнул лошадей.

Но, как только пролетка тронулась, ветер, словно пробудившись от сна, ринулся по ее следам. Ему удалось швырнуть еще одну пригоршню снега в лицо пассажиру и погасить единственный подслеповатый фонарь, болтавшийся у правого крыла пролетки. Потом, утомившись, он притаился за большим снежным сугробом, в тупике между двумя стенами, словно размышляя, что бы ему еще натворить на маленьком промерзшем вокзале.

Извозчик высунул нос из-под теплого воротника шубы и искоса взглянул на пассажира. «Видно, совсем свихнулся, — подумал он, — коли требует, чтобы я его в такую вьюгу высадил у городского парка!»

Но пассажир спокойно курил, погруженный в какие-то свои думы. Извозчик спрятал нос в толстый овечий тулуп, но через некоторое время не утерпел и спросил:

— А может, вам надобно в новый район?

— В какой такой новый район? — вздрогнул пассажир.

— Ну там, где новые корпуса.

Седок помолчал, как будто немного поколебался и нехотя согласился:

— Да, как будто к новым корпусам.

— Так ведь новые корпуса по ту сторону городского парка, господин товарищ! — с изумлением воскликнул извозчик. — Все новое строительство по ту сторону. А там, где рабочее общежитие, есть комната для приезжающих. Так куда вас подвезти: к новым корпусам или к рабочему общежитию? К общежитию будет подальше…

Пассажир почему-то рассердился, нервно пнул ногой переднее сиденье и крикнул:

— Заплачу тебе разницу, и дело с концом!

Извозчик молча сплюнул: «Ну что за пассажир! Каждое слово из него нужно вытягивать клещами, сам курит, а извозчика не угощает, как это делают другие, порядочные люди в такую собачью погоду». Свою злобу возница выместил на левой пристяжной, которая совсем не тянула, а перекладывала всю тяжесть на коренника.

— Двигайся, слышишь? Что же это выходит, другие за тебя работать должны?.. Перебирай быстрее копытами, ослица несчастная!

Кобыла, видно, уразумела свою вину и прилежно принялась за работу. Пролетка еще громче загрохотала по замерзшим булыжникам главной улицы.

Мрачный пассажир, оцепенев на своем месте, безразлично и холодно посматривал на тянувшиеся по правую сторону улицы спящие магазины, вывески которых, однако, нельзя было прочесть в смутном, расплывчатом свете январского утра. Только один-единственный раз он встрепенулся и, вытянув шею, уставился на магазин с двумя витринами, закрытыми ставнями.

Заметил это и извозчик и тотчас же пояснил:

— Здесь когда-то был магазин купца Бэкэляну.

Пассажир отвернулся и ничего не ответил. Затем он закрыл глаза и притворился, что дремлет. Так он сидел, пока пролетка не подъехала к городскому парку. Тут седок все чаще стал высовывать голову из-под кожаного верха пролетки, внимательно оглядываясь по сторонам, и наконец спросил:

— Где, ты сказал, здесь общежитие?

— Недалеко от будки путевого обходчика, — охотно пояснил извозчик и, оживившись, торопливо продолжал: — Вы, верно, притомились в пути… Сколько инженеров я вот так привозил! А теперь на вокзал ходят два автобуса. Да, ничего не скажешь, растет наш городок… Скоро большим городом станет, сударь мой. Говорят, что этот завод будет самым крупным не только у нас, но и в соседних странах. Да, подшипники — это не шутка.

— Это что, общежития? — скучающе перебил его пассажир, пристально всматриваясь в смутные очертания низеньких прямоугольных домиков по левой стороне шоссе, и, не дожидаясь ответа, повелительно крикнул: — Остановись… Я здесь сойду!..

Извозчик натянул вожжи. «Ух, и вредный, видать, человек! Наверное, из тех инспекторов, что так и норовят неожиданно нагрянуть и налететь как ястреб… А то зачем бы он стал вылезать посередине дороги? Черт его душу знает…»

Получив деньги, он поспешно повернул лошадей и обстоятельно отругал ленивую кобылу, которая опять ухитрилась переложить всю тяжесть на смирного буланого конька…

— …Двигай, двигай, ослиное отродье! — прикрикнул он и вытянул кобылу по заснеженному крупу.

Но странный пассажир не направился к воротам, над которыми поблескивала красная звездочка. Не оглядываясь по сторонам, пересек наискосок шоссе и, с трудом передвигая больные ноги, поплелся мимо грязных сугробов по краю придорожной канавы. Шляпа его была низко надвинута на лоб, и он шагал, тяжело прихрамывая и то и дело перекладывая из одной руки в другую деревянный сундучок. Внезапно он замер на месте. Справа, вдоль шоссе, в сером туманном свете зимнего утра вырисовывались очертания корпусов большого завода. Некоторые из них были еще в строительных лесах. На бледном небе словно серебристые льдинки медленно таяли звезды. Ветер завывал на вершине засыпанного снегом холма и посвистывал между тонкими стволами деревьев по ту сторону шоссе. Деревья эти, по-видимому, были посажены совсем недавно.

— Целых десять лет! — пробормотал сквозь зубы пришелец, поглядывая то на вершину холма и тоненькие, беспомощные на ветру деревья, то на внушительные корпуса завода. — Десять лет! — пробормотал он и в испуге вздрогнул.

Его нагнали два больших крытых грузовика. Они мчались из города и въехали в высокие ворота завода.

Человек еще больше съежился в своем коротком, подбитом мехом пальто и ускорил шаг. Но у ворот фабрики он не остановился, а пошел дальше по шоссе, с трудом передвигая длинные, несгибающиеся ноги, обутые в тяжелые, подбитые гвоздями ботинки. У четвертого километра, там, где главное шоссе сворачивало к холмам Присэкань, он сошел с шоссе и побрел по узкой тропе, почти скрытой акациевой рощицей, издали напоминающей кривой, щербатый гребень.

Около дома Гаврилы Бреба он остановился и неуверенно направился к воротам. Глаза его трусливо забегали по сторонам, то и дело возвращаясь к зданию бывшей усадьбы старого Крисанты. Высящиеся перед террасой ели на фоне белого снега казались огромными дымчатыми призраками… Он снова пробормотал себе что-то под нос, быстро отвернулся и принялся с силой трясти железную скобу калитки.

Цынку выскочил из-под сарая в глубине двора и с громким лаем бросился к воротам. В бешенстве кидался он на ворота и царапал их когтями. Незнакомец отступил на шаг и злобно обругал собаку.

Наконец дверь сеней приоткрылась, и раздался глухой, сонный голос:

— Кто это там?

Незнакомец вздрогнул, но ничего не ответил и продолжал колошматить калитку.

А Цынку словно взбесился. Куснул дерево забора, вскочил на задние лапы и поднял такой визг, словно ему привязали жестянку к хвосту.

— Ты что не отвечаешь? Кто это там? — вновь спросил хозяин, спускаясь со ступенек завалинки.