Шервуд Андерсон - Уайнсбург, Огайо. Рассказы [сборник litres]

И ту, и другую я знал мало. Бывает порой такая дружба у мужчин. Дескать, у меня дом, семья, там своя жизнь. И я верен этой жизни, но это не вся моя жизнь. Не то чтобы я не желал впустить тебя в этот мир, но… уж, наверно, ты поймешь… нас с тобой свел случай… У тебя одно поприще, у меня другое.

И есть иная жизнь, которая соединяет мужчин… это чувство рождается и неуклонно растет, почти как любовь… (До чего нелепое слово – любовь! – оно нимало не передает того, что я хочу сказать.)

Всем нам знакомо это чувство, кого из нас не захватывали внезапные порывы воображения… понимаете ли, мы, мужчины… Может быть, американцы в особенности… Я нередко думаю, что так оно и есть. Нередко думаю – мы, американцы, слишком зависим от женщин. Видно, потому, что жаждем сблизиться друг с другом и в то же время робеем.

Любопытно, был ли хоть раз за всю историю человечества такой случай, чтобы сошлись двое мужчин и на первых же порах знакомства не завели разговора о своем опыте по части женщин. Смею сказать, что так же оно и у женщин. Не то чтобы доктор много рассказывал о своей жене. Была она невысокая, смуглая и темноволосая, на свой лад очень красивая – я бы сказал, какой-то страдальческой красотой.

Начать с того, что доктор, и обликом и нравом истинный мужчина, от природы был на редкость отзывчив и даже нежен всегда и со всеми, особенно с женщинами, такому человеку никак не излить всю полноту чувств на кого-то одного. Ему нужны десятки отдушин. Дай он себе в этом смысле волю, у него всегда была бы полна приемная пациенток с раздерганными нервами. Таких женщин великое множество не только в больших городах, но и в провинциальных городишках, и на уединенных фермах. Но он их терпеть не мог.

– Я этого не выношу. Не из тех я врачей, я вам не потатчик. – Только с такими вот истеричками он бывал резок и груб. – Убирайтесь и больше не приходите. Вашим болезням я не лекарь.

По его скупым рассказам я понял, что он вынужден был вести нелегкую борьбу. Иные женщины упрямо домогались его внимания, никак не удавалось от них отбиться. Да еще практиковал он в горной местности, куда на лето приезжает немало горожан. Тут и жены без мужей, а мужья в летнюю жару вырываются к ним откуда-нибудь из далекого большого города лишь на субботу и воскресенье или на короткий отдых… Женщины, у которых есть деньги или денежные мужья. Одна такая особа приезжала из города за добрых двести миль, она была замужем за каким-то страховым деятелем. Кажется, он был президентом страхового общества – такой маленький, с виду робкий мышонок, но глаза точно у хорька: быстрые, пронзительные, ничто от них не ускользало. У жены денег было вволю – и он давал не скупясь, и самой ей досталось солидное наследство.

Она хотела, чтобы доктор переехал в тот город, где она жила.

– У нас вы станете преуспевающим врачом. Вы разбогатеете.

Он отказался принимать ее у себя, тогда она стала засыпать его письмами и каждый день посылала ему цветы – цветы в приемную захолустного лекаря!

– Мне ничуть не совестно выдать ее вам, – сказал мне доктор. – Женщины бывают разные.

Ему из того города доставляли заказанные ею розы. Он получал огромные корзины роз и выбрасывал их из окна приемной в проулок.

– Об этом знал весь город, и моя жена тоже. В крохотном городишке такое не скроешь. Но моя жена умница. Она прекрасно понимала, что женщиной подобного сорта я не увлекусь.

Он показал мне одно из писем той женщины. Хотите верьте, хотите нет, но в письме она предлагала ему сто тысяч долларов. И писала, что при этом вовсе не считает себя виноватой перед мужем. Эти деньги – ее собственные. И еще писала, что уверена: доктор – талант, он может стать знаменитостью. Ее мужу вовсе незачем знать про эти деньги. Она же не просит доктора уступить ей, стать ее любовником. Она дает эти деньги лишь затем, чтобы предоставить ему широкие возможности, – пусть он, скажем, переедет в этот город, откроет прием в каком-нибудь фешенебельном квартале и станет пользовать богатых пациенток, она ставит лишь одно условие. Он должен лечить и ее, видеться с нею каждый день.

– Черта с два! – сказал он. – Я отнюдь не великий врач и никогда великим не был. У меня большой опыт, вот и получился из меня недурной провинциальный лекарь. И не более того.

«Еще только одно мне от вас нужно, – писала она. – Если вам не быть моим любовником, вы должны обещать, что никакая другая женщина не станет вашей любовницей». Как я понял, он должен, по ее выражению, блюсти свою «чистоту».

С деньгами у доктора было очень туго. Из его детей осталась в живых только дочь. У них с женой были еще два сына, но обоих унесла та же вспышка детского паралича, после которой дочь осталась калекой.

Дочь, в пору нашего знакомства уже семнадцатилетняя девушка, обречена была почти все время проводить в инвалидном кресле. Имей отец много денег, чтобы отослать ее к какому-нибудь знаменитому специалисту, скажем в Европу, возможно, ее удалось бы вылечить, – был в письме и такой намек.

– Ого! – Доктор был из тех, кто бросает деньги на ветер, не умеет ни экономить, ни откладывать. Вечно забывал посылать пациентам счета. Эту обязанность давно взяла на себя его жена, но далеко не обо всех своих больных он ей говорил. Забывал сказать – и зачастую нарочно.

«Моему мужу вовсе незачем знать про эти деньги».

– Вот как? Чтобы этот хорек да не узнал? Как бы не так, он и чужие кошельки насквозь видит.

Доктор отнес письмо жене, она прочла и улыбнулась. Как я уже говорил, она была по-своему красива. Безусловно, ее красота постороннему открывалась не вдруг. Слишком много выстрадала эта женщина, слишком тяжким ударом была для нее смерть сыновей. Она исхудала, складка ее губ и взгляд странных зеленовато-серых глаз обычно казались суровыми. Удивительная красота ее оживала только в улыбке. Тогда она странно, поистине поразительно преображалась.

– Этой женщине, сурова ли она или кротка, страдает или не страдает, я буду верен до самой смерти… Но не всегда это легко, – сказал доктор.

Он явно сказал это неспроста. Перед вечером мы с ним отправились удить рыбу и теперь отдыхали, сидя под деревцем на плоском камне подле горного ручья. В дорожной корзинке, во льду, мы прихватили с собой пива.

– Вряд ли вам придет охота написать рассказ на такой сюжет. (Как уже упоминалось, доктор много читал.) В наше время мало кого интересуют отношения между людьми. Человеческие отношения нынче не в моде. Теперь непременно надо писать про капиталистов и пролетариев. На все надо смотреть с точки зрения экономики. Ура, да здравствует экономика! Экономика ныне и присно и во веки веков!

Я уже говорил об улыбке его жены. Сам доктор улыбался редко. Зато он смеялся – всласть, от души, он захохотал так, что распугал, наверно, форель в ручье на милю от нас. Крупная голова его и все крупное тело тряслись от смеха. Он смеялся с наслаждением.