Збигнев Домино - Польская Сибириада

Люди из Булушкино не имели с этим проблем. Все семьи отправили своих мужчин на фронт, что легко было подтвердить не только «похоронками» и письмами с фронта, но и справками из тулунского военкомата. На этом основании они все без проблем были внесены в тулунский регистрационный список. Теперь им оставалось только ждать сигнала на выезд. К сожалению, когда это произойдет, никто в Тулуне не мог им точно сказать. Маленькая комнатенка представителя была забита толпой репатриантов с утра до вечера. Даже ночью люди старались не отходить далеко, чтобы, не дай Боже, не пропустить чего-нибудь важного, связанного с выездом.

— Не знаем, правда, не знаем! Может, завтра, а может, через неделю. Или еще позже. Эшелон, к которому будут цеплять наши тулунские вагоны, еще только формируется в Иркутске. Мы ждем сообщения из Иркутска. Кто уже зарегистрировался, не опоздает. Транспорт — это не экспресс, дня два в Тулуне постоит. Все равно, перед самым отъездом каждый должен будет получить у нас талон на место в вагоне.

Пани Корчинская, которая после поездки в Иркутск, активно включилась в деятельность Союза патриотов, в эти дни возвращалась домой очень поздно и не всегда с хорошими новостями… Они давно жили вместе с Сильвией Краковской и ее маленьким Павликом, сыном россиянина Пашки Седых, который погиб на фронте. Павелек относился к Корчинской как к собственной бабушке, а она любила его как внука. Только когда малыш уснул, Корчинская решилась сообщить Сильвии грустную для них всех новость:

— Ты только не волнуйся, Сильвия, но я должна тебе сообщить что-то важное. Наш представитель сказал мне по секрету, что НКВД возражает против твоего возвращения в Польшу.

Сильвия бессильно опустилась на край постели рядом со спящим сыном.

— Я думала, у меня сердце разорвется… Они тебя хотят тут с Павликом оставить. Боже, я этого не переживу!

— Но почему? Почему?

— В НКВД вынюхали, что ты официально не Краковская, а Седых, по мужу. Паспорт у тебя русский, пенсию получаешь за погибшего мужа, Павелек считается по здешним законам русским, советским гражданином. С тобой еще, может, что-то и получится, а Павелка они тебе не позволят в Польшу вывезти.

Почти всю ночь они проплакали. К утру Сильвия в полном отчаянии решила, что если ее с сыном не пустят в Польшу, она… Но слово это она даже в мыслях боялась произнести, не то, что вслух. Сон, в конце концов, сморил Сильвию. Пани Корчинская тоже задремала, утешая себя слабой надеждой на помощь Зярнецкого, который безраздельно властвовал в СПП всей иркутской области. Однако в признании права на репатриацию решающее слово было все-таки за НКВД. Капитан Куликов обычно сидел на заседаниях квалификационной комиссии со скучающим видом, и, казалось, дремал. Но когда бросал ссыльному только два слова: «Ваши документы!», его маленькие глазки насквозь сверлили стоящего перед ним человека. Достоверными Куликов считал только выданные НКВД свидетельства об амнистии, свидетельства, полученные от комендатов поселений, начальников лагерей, и письма военкоматов. Приветствовалось подтверждение таких бумаг справкой с последнего места работы или жительства. С польскими документами Куликов мало считался, а ссылки на свидетелей вообще не признавал.

— Знаем мы ваших свидетелей… Черту душу заложите, только бы в Польшу вернуться! Документы, документы, пожалуйста!

Случалось, что документы ссыльного были в порядке, а капитан Куликов коротко бросал «нет!». Или задавал дополнительные вопросы:

— Так какой вы национальности?

— Украинец.

— Нет!

— Но мы польские граждане! До 1939 года мы в Польше жили, из Польши нас в Сибирь вывезли.

— Нет!.. Это вообще никогда не было Польшей, это была Западная Украина. А теперь и тем более там не Польша. Вы украинцы, советские граждане. Советский Союз теперь ваша родина, а не Польша, куда вы собираетесь ехать? Нет!

— … Белорус. Но я из Гродно, польский гражданин.

— …Литовец, из Новой Вилейки, польский гражданин, служил в польской армии.

— Литва — это Советская союзная республика. Нет!

— Еврей. Из города Львова, товарищ начальник, я тут случайно оказался.

— Львов теперь на Украине, у нас. Зачем тебе Польша? Хочешь, что тебя опять жидом называли?

— Какая мне разница, жид или еврей, пан начальник? Но я как-то Польшу, товарищ начальник, лучше знаю, причем с самого рождения. Польский я еврей, товарищ начальник, пусть уж лучше так и останется.

Евреев, польских граждан по состоянию на 1939 год, капитану Куликову, хотел он того или нет, приходилось отпускать в Польшу, если только документы были в порядке — это было четко оговорено в польско-советском договоре…

Сташек целыми днями бродил по Тулуну в надежде добыть какую-нибудь еду. Но с этим было по-разному. Выменяли на базаре уже все, что было можно из одежды. Сташек даже свой пиджак, полученный в Иркутске, и шнурованные ботинки, которым он так радовался, выменял у колхозников на картошку и пару лепешек. Теперь шлепал по Тулуну в старых валенках деда Майки и поношенной фуфайке. Воровать не хотелось, поэтому на базаре он избегал встреч с Санькой и его бандой.

Не было дня, чтобы в своем бродяжничестве по городу он не заглянул на железнодорожную станцию. Он и здесь рассчитывал на какую-нибудь возможность раздобыть еду, кроме того, хотелось узнать что-нибудь о столь давно ожидаемом транспорте. Дорожники твердили одно: «Когда будет, тогда будет, а когда будет, узнаешь. Мотай отсюда, парень, не таскайся по железнодорожным объектам, а то милицию на тебя натравим…»

Наконец в какой-то день на дальней ветке появилось около десятка больших товарных вагонов, явно приспособленных к длительной перевозке людей. В таких именно вагонах с характерными короткими чугунными трубами на полукруглых крышах и дырками в полу, заменяющими туалеты, уже много лет развозили по всему Советскому Союзу ссыльных самого разного толка: «врагов народа», заключенных, а во время войны — солдат, раненых и военнопленных. Сташек заметил, что возле вагонов крутятся два чумазых типа, обстукивают колеса, смазывают оси, что-то делают с тормозными колодками. Он присел на обочине и ждал. Они закончили работу, старший пошел через хитросплетение путей и исчез за вагонами. Младший, коротко стриженый парнишка с большой масленкой в руках медленно шел в сторону будки стрелочника.

— Ты! Подожди минутку, хочу спросить.

Парень остановился.

— Чего тебе?

— Не знаешь, для кого эти вагоны подогнали?

— А тебе что? А хоть бы и знал, нам болтать не положено.

— Закуришь? — Сташек достал две сигареты. Сам он не курил, но когда мог, торговал табаком на базаре.

— Положи сюда, в верхний карман. Лапы у меня в смазке, потом закурю… Те вагоны? На сто процентов не скажу, но в диспечерской говорили, вроде какие-то поляки будут в них грузиться.