Збигнев Домино - Польская Сибириада

— Выходим! Выходим!

— Приехали!

— Собирайтесь!

— Выходим!

— Пакуйте вещи!

— Что за станция?

— Иисус, Мария! Наконец, наконец!

Ссыльным объявили: до выхода из вагонов они получат порцию горячего супа и хлеб. Им следует упаковать вещи и приготовиться к разгрузке. Дальше поедут на санях.

— Куда?

— На место поселения.

— А далеко еще?

— В Сибири везде далеко, земля наша бескрайняя, живи, не хочу!

— А здесь нельзя остаться?

— Начальству виднее, где вам место дать. Вы же крестьяне, какая от вас в городе польза?

— А можно узнать, какая это станция?

— Можно. Город называется Канск.

Разрешили выходить из вагонов, только не отлучаться от состава. Как вырвавшиеся из улья пчелы, люди метались, роились возле состава, искали родных, знакомых, здоровались, плакали.

— Как город называется: Канск?

— Канск! Мы в Восточной Сибири.

— А мороз, Боже милостивый, градусов сорок! В сосульки превратимся.

— Живут же тут люди? Ну, и мы как-нибудь проживем.

— Как же! Сдохнем мы в этой проклятой Сибири. Мало что ли поляков из Сибири не вернулось?

— Одно и то же, из века в век одно и то же!

— Не каркайте! Посмотрите лучше, сколько здесь народа нашего польского! В глазах рябит. И это только из одного эшелона. Да сосчитать нетрудно, пятьдесят вагонов в составе, в каждом вагоне самое малое по полсотни человек.

Нескольким парням удалось обмануть охрану и пробраться в город. С первого шага все здесь было для них удивительным. Канск был городом деревянным. Одноэтажные дома с резными окнами. Высокие заборы из теса, деревянные калитки и ворота огораживают дворы. Вдоль узких заснеженных улочек вместо тротуаров мостки из грубых досок. К красным транспарантам с лозунгами, славящими Сталина, они уже привыкли. Убогие магазины без витрин. «Столовая № 1» — учились по слогам читать кириллицу. «Пекарня». Длинная очередь баб, закутанных в шерстяные платки. Мужчины в меховых ушанках, все в теплых валенках.

Рядом с ними поляки, одетые в куртки, сапоги, башмаки, в лыжных шапочках или картузах на голове, выглядели странно, сразу видно — чужаки. Местные с любопытством разглядывали их, но не задевали. С парой рублей в кармане рискнули войти в магазин «Продтовары». За прилавком стояли две девушки в белых халатах, в белых шапочках. В углу, у чугунной печки грел замерзшие руки какой-то старикан. Маленькая девочка покупала красные карамельки и глазурные пряники. Парни указали на конфеты, потом на пряники.

— Сколько? — спросила младшая из продавщиц с красивой белозубой улыбкой.

— Кило… Килограмм! Можно?

Девушка оглянулась на старшую, тоже светловолосую и румяную.

— Дай им по полкило… Хватит… — И тоже улыбнулась.

Взвесили. Заплатили.

— Спасибо, пани, — вырвалось у кого-то по-польски. Девушки поняли или догадались по смыслу.

— Кушайте на здоровье! — ответили хором. А старичок перестал греть руки, пригладил бороду и прохрипел простуженным голосом:

— Поляки?

— Поляки. Мы из Польши.

Старик молча покивал головой.

— «Еще Польска не згинела!» — к их удивлению неожиданно правильно по-польски произнес он. А потом равнодушно отвернулся и продолжал греть руки.

Решили возвращаться, не искушать судьбу. По городу изредка проезжали заиндевевшие грузовики. Не было ни автобусов ни такси. Зато попадалось довольно много саней, запряженных крепкими сильными лошадками. В киоске купили еще несколько пачек папирос, спички и местную газету. Папиросы в твердой картонной коробочке с черным кавказским всадником на фоне неба, назывались «Казбек». А газета — «Восточно-Сибирская Правда»…

Канск! Откуда парням из Червонного Яра было знать, что этот небольшой сибирский городок у подножия Саян стоял на перекрестке давних ссыльных трактов каторжан. На север, на юг и на восток — от Енисея до Лены — тянулись они по безбрежному океану сибирской тайги. Откуда им было знать, что они — не первые представители польского племени, пересекающие эти бескрайние сибирские просторы. С незапамятных времен Дмитрия Самозванца и Марины Мнишек, со времен войн за Москву и Смоленск, с момента развала мощной когда-то Речипосполитой Двух Народов, через Барскую конфедерацию, восстание Костюшко, ноябрьское и январское восстания, до социал-революционеров Варыньского — шли поляки теми же самыми сибирскими дорогами. За дедами и прадедами шли в Сибирь сыновья и внуки.

А теперь здесь они: Долина, Данилович, Ильницкий, Калиновский, Бырский, Шайна, Груба, Мантерис, Конь, Зелек, Земняк, Курыляки, Станишы, Журек: сотни, тысячи ссыльных образца одна тысяча девятьсот сорокового года Господня…

Из Канска выехали только на следующий день. Ночь накануне этапа провели еще в вагоне, но пожитки уже упаковали, были готовы к дороге. Ссыльных вывозили из Канска партиями, по два-три вагона за раз. Не знали, кто куда поедет, что они будут там делать. Развозили их главным образом в «леспромхозы» — лесные хозяйства, которые вдоль рек — Енисея, Бирюсы и их многочисленных притоков — занимались рубкой леса. Собирали в обоз несколько десятков саней и трогались в путь. Возница правил двумя лошадьми, каждая из которых тащила отдельные сани.

Конвой НКВД, охранявший их во время транспорта от Шепетовки до Канска, сменился местной охраной. Немногочисленные охранники ехали в начале и в конце колонны саней. Приказы ограничились привычными предупреждениями:

— Попытаетесь бежать, бунтовать, стреляем без предупреждения. Любое нарушение советских законов грозит трибуналом. Понятно?

Что тут было не понять? Бежать? Как, куда, в такой мороз, в суровых дебрях тайги, где только дикому зверю и ведомы тропы.

Зимний день в Сибири короток, всего пара часов. Сибиряки начинают его затемно и в темноте заканчивают.

В такой же темноте грузились в сани ссыльные из Червонного Яра. Фыркали, позвякивали удилами лошади. Над запорошенной колонной висела вонь конского навоза и пота. Стоял жестокий, в несколько десятков градусов мороз, который ближе к рассвету продолжал крепчать. Выстуживал плохо одетых ссыльных, непривыкших к такой температуре, обжигал щеки и уши, затыкал носы, перехватывал дыхание.

Долины попали в сани вместе с Бялерами. Рашель Бялер болела, температурила. Вместе с Долинкой, прижимающей к себе маленького Тадека, они пытались укрыться, чем могли. Долина и Бялер присматривали, чтобы ничего не свалилось с перегруженных саней. Следом за ними ехали Даниловичи с Корчинскими, а впереди бабушка Шайна со своим многочисленным семейством. Упряжку вел высокий, как жердь, пожилой мужчина с редкой козлиной бороденкой, неразговорчивый и на вид угрюмый. Одет был по-здешнему тепло, в медвежью шубу до пят, валенки, собачьи рукавицы и огромную соболью шапку-ушанку. Возницы других упряжек звали его Афанасий.