Томас О'Крихинь - Островитянин

— Но ведь, — возразил Михял, — вряд ли нам обоим захочется есть ее живой. А ты разве уже не стесала с нее самое лучшее мясо своей лопатой?

— Пожалуй, — заметила Шивон Рыжая, — отправлю-ка я тебя в такое место, где ты немного остынешь, мой милый мальчик.

— Да иди ты к дьяволу! — вскричал Михял. — Покуда я жив, не выйдет у тебя закусить мясом с моих боков, как ты поступила со свиньей.

С того самого дня прошла неделя, и наш бедный Михял оказался из-за нее в суде. Шивон обвиняла парня и в том, и в другом, и в пятом-десятом, и его бы повесили по ее милости, если б не все те люди, что говорили в его защиту.

— Дева Мария! — воскликнула мама. — И долго она вот так продолжала?

— Четыре года или пять, — припомнил Томас.

— И что же потом заставило ее прекратить?

— Потом для нее настали скверные времена, потому что та благородная дама перестала ее слушать, — закончил Тома́с Лысый.

— Воистину, благослови, Боже, души усопших! — сказала моя мать Томасу Лысому. — А знаешь ты историю про здешних охотников, которые отправились в Белфаст?

— Странный вопрос — притом, что мой отец сам был среди них.

— Да что ты!

— Он и вправду был, так-то вот! Отец провел четырнадцать дней вдали от дома, в страшной нужде. Сам я в то время был маленьким, но хорошо помню, что даже не подумал, будто это мой отец, когда он вернулся обратно.

— Странно, что ты не смог его узнать, хоть прошло так немного времени. Ты ведь уже достаточно подрос, — заметил мой отец.

— Клянусь спасением души, мне тогда исполнилось десять лет, но эти страшные лишения так его изменили, что можно было поклясться на Библии, будто это вовсе не тот человек, что прежде.

— Я надеюсь, — сказал отец, — они взяли с собой в Белфаст хорьков?

— Нет, не взяли. У них было всего два хорька, и охотники запустили их в нору у ручья, рядом с тем местом, откуда их забрал корабль.

— Так они, верно, уже околели к тому времени, как охотники вернулись домой, — догадался отец.

— Мертвы, как Генрих Восьмой, — сказал Томас. — Да им давно пора было помереть, все-таки две недели ни крошки съестного в желудке, — добавил он.

— А чьи это были хорьки? — спросила мама, которая по-прежнему внимательно прислушивалась к истории.

— Патрика-младшего и Мориса Лиама хорьки, те недавно привезли их из Трали и отдали за каждого по пятнадцати шиллингов.

— А правда, Томас, — продолжила мать, — что они ушли далеко в холмы, когда увидели корабль?

— Они забрались на Жирный холм, стояло прекрасное безветренное утро, а из одежды у них почти что ничего не было — только рубашки и фланелевые штаны, да на головах вязаные шапки. Корабль, который их забрал, стоял в Лодочной бухте, ни один из них не предполагал, что они проохотятся до раннего вечера. А наткнулся на них не кто иной, как Шемас-старший, он тогда искал овец, а отец его был одним из этих охотников.

— Каким же разбойником оказался капитан корабля! Наставил на них пистолет, как только ему сказали, где корабль находится, — вспомнил мой отец.

— О да, только потом все оказалось еще хуже, — сказал Томас. — Потому что капитан не позволил им покинуть корабль и уйти домой, как только они рассказали ему все, а просто поднял все паруса. И вот когда ветер задул намного сильнее обычного, капитан потерял управление кораблем, и их понесло на север.

— Пресвятая дева! — воскликнула мать. — Это он, что же, так и вез их все время на север Ирландии?

— Он увез их с собой далеко, туда, куда плыл сам, а если б захотел, мог бы завезти и еще дальше, — пояснил Томас.

— А потом он что же с ними сделал? — спросил отец.

— А сделал он вот что: привез на постоялый двор и попросил хозяйку задержать их там, покуда он не вернется или пока она что-нибудь о нем не услышит. Капитан велел ей давать охотникам вдоволь еды и питья, — сказал Томас Лысый.

— Как я понял, один из них ускользнул от прочих, — припомнил отец.

— Отец Шемаса-старшего. Именно так он и поступил. И никто еще не путешествовал через всю Ирландию, терпя бо́льшие лишения, чем он: на ногах у него не было башмаков, а на теле — одежды; и донимали его холод и голод, а временами еще и ужас, что его схватят. А когда капитан покончил с делами, то привлек всех к суду, и их признали виновными, потому что они не говорили по-английски, кроме отца Дунхлй, который знал немного.

— И что же, Тома́с, они так и пошли в тюрьму? — спросила мать.

— Так и пошли бы. Если б не один благородный господин, который за них заступился. Проходя мимо здания суда, он случайно услышал обо всем, что произошло. И вот он стал расспрашивать паренька у дверей, по какому поводу шум. Парень рассказал ему все как есть про этих охотников: и откуда они, и как попали в это место, и что люди говорят, будто их обвиняют без причины.

Услыхав всю эту историю, благородный господин воспылал гневом, потому что сам он был капитаном, служил в армии и был родом из Керри, а у обвиняемых дела складывались не слишком хорошо. Он немедленно ввязался в процесс, и тогда суду пришлось рассматривать все заново, с самого начала. Капитан корабля и армейский капитан принялись спорить, и ни один из них в карман за словом не лез. Пришлось в конце концов капитану корабля выложить на стол сорок фунтов, а вдобавок и за их лодку, которую он потерял, — еще десять фунтов.

— А первому, наверно, пришлось преодолеть пешком весь путь с Севера? — спросила мама.

— Пришлось и ему, и пятерым остальным, что следовали за ним. Но их-то это совсем не страшило, потому что у них тогда уже был готов план. А вот первого очень напугали тяготы путешествия, — сказал Тома́с.

— Ну еще бы. А вот интересно, когда они вернулись, досталось ли ему хоть что-нибудь из тех денег, какие они получили?

— В моей семье люди не такие, — сказал Тома́с. — Они предлагали ему поделиться каждым полученным пенни. Но он ни в какую не соглашался ни от кого принять возмещение. И все-таки мой отец вынудил его подставить карман — тот, что мыкался в одиночку, был бедный человек, обремененный семьей, и с тех пор, как его охватил страх, излечиться от него он так и не смог. Часто я слышал, как мой отец говорил, что каждый из них в одиночку сделал бы все возможное, но они посчитали, что единственная возможность на спасение — держаться вместе. Хотя капитан был бы даже рад, если бы все они постарались сбежать. В присутствии пленников он велел хозяйке трактира удерживать их, но за спиной говорил совсем иное: если они решат бежать, отпустить их. Потому что на самом деле капитан и не думал делать с ними ничего другого, кроме как просто не отдавать той платы, которую он им задолжал, — сказал Томас Лысый.

— Только все остальные с тех пор держали ухо востро, — добавил отец. — Потому что после того случая никто у нас даже не спрашивал, в каком месте на земле он мог бы случайно оказаться, входя в гавань. Все несчастья здесь начались, когда чужаку рассказали, что тот очутился в гавани Бласкета.