Томас О'Крихинь - Островитянин

— Нет. Если знаешь — расскажи, — ответил я.

До сих пор все в доме сидели как неродные. Но стоило Диармаду спеть эту забавную песню, все сразу расслабились. Я вытащил бутылку и показал Диармаду; он решил, что это райское сокровище. Остальные сначала подумали, будто я издеваюсь и что в бутылке ничего нет, до тех пор пока я не взял кружку и не налил дяде капельку. Он поднес кружку под самый нос и, не успел выпить, как показалось, что видно, как сердце и печень у него расплылись в улыбке.

— А теперь тебе придется спеть, Диармад, — сказал я ему.

Потом я предложил немного Пади, и он не стал отказываться. Я решил отдать им все, что было в бутылке, — пусть веселят меня целую ночь.

— Должно быть, — сказал Диармад, — сам Господь Бог надоумил его принести нам все эти бутылки. Клянусь душой и телом, я бы давно уже стал горсткой праха в сырой земле, если б не употребил все эти замечательные напитки!

— Спой песню, Пади, — сказал я.

Тот немедленно спел «Эмон Скиталец» [91] Ирл . Éamann Mhagáine — народная песня, известная с XVII века во множестве версий. Герой песни Эмон Скиталец родился на границе графств Мэйо и Роскоммон. Он был мелким землевладельцем, чью землю отобрали англичане, и, по легенде, стал благородным разбойником, а бульшую часть жизни провел в скитаниях на Юге. В песне молодая женщина, с которой он встречался раньше, обещает ему свою любовь и благословение родителей, если герой останется с ней, но Эмон отказывает ей и отсылает домой, говоря, что уже год и три месяца обвенчан с дочерью Шона Дависа из Мэйо. На самом деле Шон Давис — палач, а его «дочь» — виселица в городке Дун-Гар, где Эмону вынесли смертный приговор. , и мне очень понравилось, потому что Пади вообще был хорошим певцом, особенно если горло у него оказывалось чисто и слегка смочено выпивкой. Потом бродяга Диармад спел «Высокие золотые ворота» [92] Ирл. Cosa Buidhe Árda Dearga — игра, напоминающая русские забавы «Ручеек» и «Золотые ворота», в которой водящие образуют ворота и пропускают в них остальных игроков, периодически ловя зазевавшихся, которые, в свою очередь, становятся «воротами». Песня могла сопровождать такую игру. . После он вскочил и сказал:

— Боже, благослови души усопших! А теперь ты спой мне «Лоскутное одеяло»! [93] Ирл. An Chuilt — куплеты о самых разных превратностях жизни. Их может быть больше десяти, поэтому исполнение этой песни было испытанием даже для опытных певцов. Я еще не слышал, чтобы кто-нибудь пел эту песню до конца, с тех пор как ее пропел когда-то поэт О’Дунхле.

Я не заставил себя долго упрашивать, хотя «Лоскутное одеяло» мне далось тяжеловато: все-таки восемнадцать куплетов. Столько я и спел. А больше мне было не нужно, потому что на востоке уже начало светать.

— О Царь Славы! Хвала Ему во веки веков! Как же поэт их все собрал-то? — сказал Диармад.

День уже разгорался, когда мы разошлись.

— Да сохранит вас Бог от всяческого вреда и потерь весь следующий год, — сказал Диармад и отправился к себе домой. Он — на восток, а я — на запад. Дома я сразу заснул и проснулся только к обеду. После обеда я снова выглянул во двор и увидел, что к дому приближается наш осел. Отец велел мне отвести его до конца дня на юг, где можно укрыться от холодного ветра с севера. Я не поленился сделать, как мне сказал отец; к тому же у меня как раз было в той стороне, рядом с домами, с десяток овец, и мне хотелось присмотреть и за ними тоже.

Я вышел со двора и, пока поднимался по насыпи прямо напротив домов, услышал ругань и вопли. Немного подстегнув осла, я направился в сторону голоса — вернее, того, кто там вопил и ругался. Сперва я увидел сварливую бабу с копной рыжих волос, которая, как безумная, бесилась от злости.

На узкой полоске земли примыкали друг к другу два дома, и рыжая голосила как раз перед ними. Из того, что она кричала, я понял, что весь шум — из-за куриных яиц.

— Ах ты, старая чертовка! — закричала она. — Мало тебе собирать яйца с крыши собственного дома, так еще обязательно надо таскать яйца, что лежат и на моей крыше!

Я поразился, что человек, с которым она говорит, ей не отвечает. Но так продолжалось недолго, потому что к двери подошла другая хозяйка и не сводила с противницы глаз, пока не сумела зайти ей за спину. Затем одним прыжком она вцепилась в рыжие космы и немедля свалила соседку наземь. Ну, я, конечно, ничего не имел против того, что с этой рыжей так поступили и немного сбили с нее спесь, но противница не успокоилась даже после того, как выдрала несколько пучков ее рыжих волос, разбросала их по навозу и прыгнула соседке коленями на живот. И это было хуже всего, потому что рыжая в то время была беременна.

И вот что же, ты скажешь, мне было делать? Вокруг не видно ни единой крещеной души — кроме двух визжавших и вопивших молодых женщин. Будь у меня свидетель, который мог выступить на моей стороне, я бы не замедлил вмешаться, даже если бы одна к тому времени прикончила другую. Но если бы прибежали их мужья, они бы шустро объединили усилия против меня и отправили в узилище под арест, туда, где меня бы еще немного продержали — а разве не так оно и бывает сплошь да рядом?

Так вот, когда я все это осознал, все равно не смог смотреть, как один человек убивает другого. Если б я себе такое позволил, мне бы за это потом было стыднее всего в жизни, а страх Божий был и того больше.

Я бросился к ним и отодрал руки нападавшей от волос соседки, и злобы у этой темноволосой было столько, сколько вряд ли найдется хоть у одного живого существа. И разве не удивительно, какие коварные бывают люди? Ведь если бы она не изловчилась напасть на рыжую, та просто разорвала бы темную на клочки.

Я отвел рыжеволосую к ней в дом, дал ей напиться воды, но речь к ней пока так и не вернулась, а когда вернулась, я все равно ничего не понял, хотя говорить она умела исключительно и только по-ирландски.

Не успел я покинуть дом этой рыжей женщины, как туда вошла моя мать собственной персоной.

— Мария, матерь Божья! Вот ты где, а осел-то уже дома!

— А он жив? — спросил я.

— Да разумеется! — сказала она. — Что, ты думал, ему сделается?

Рыжеволосая улыбнулась.

— Ох, ну и представление мы тебе устроили, — сказала она. — Но даже если так, должно быть, Бог тебя к нам послал.

И голос у нее стал довольно слаб, хотя только это она и проговорила.

Перед тем как пойти домой, я решил посмотреть, что с темноволосой женщиной — и, клянусь, она сама шла ко мне.