Екатерина Шереметьева - С грядущим заодно

Не нашла на рынке подходящего, металась как потерянная — посылку не отложишь, когда еще будет оказия? Идти к Нектарию не хотелось. В первые дни после приезда зачем-то забегала в его контору, над рыбным складом, и во дворе горой лежали новенькие ящики разной величины. Надо идти…

Рыбой несло за квартал от склада, а на лестнице соленый жирный запах не давал дышать, казалось, оседал на лице, на одежде.

В большой комнате сидели за столами трое. Пощелкивали счеты, шелестела бумага. В углу серо-зеленая перегородка отделяла закуток-кабинет хозяина. Дверь закутка распахнулась, чуть не ударила Викторию. Высокий кудлатый парень будто вырвался оттуда, бухая сапогами, пробежал мимо на лестницу.

В закутке, за высокой конторкой, стоял Нектарий, лицо было багровое, злое. Увидел Викторию, улыбнулся ей и пошел навстречу:

— Чему обязан, что посетили, гостья милая, небывалая? — он ввел ее к себе и закрыл дверь.

Ей почему-то стало не по себе.

— Посылку мне… Простите, Нектарий Нектариевич, ящик для посылки…

Он рассмеялся, взял ее за локти, усадил:

— О чем говорить! Все найдем, все предоставим такой распрекрасной барышне. — Зашел за конторку и громко позвал: — Кузьма Наумыч, зайди!

Неслышно вошел коренастый, с рыжими усами, остро глянул на Викторию.

— А ну, давай, Наумыч, как вещая каурка, в минуту наилучший ящичек для посылки барышне.

— Размер какой прикажете? — Уходя, Кузьма Наумыч с чуть заметной фамильярностью спросил: — А чтой-то Петр как подсоленный выскочил?

Нектарий вздохнул:

— Сынок, вишь, народился — расходы. А до получки далече.

Кузьма Наумыч крякнул, будто ему поднесли рюмочку:

— Во-от! Пущай знает, кто хозяин. Комитеты! Контроль…

— Узорный туесок захватишь из моей кладовой, — строго перебил Нектарий, — в коляску вынесешь, — и сказал Виктории ласково: — Подвезу вас. Кстати, икорки туесок заброшу — хороша малосольная. Лидия Иванна любительница.

Да, мать ложкой, как едят кашу, уплетала икру.

— У вас нет денег?

Нектарий как будто обрадовался:

— Как не быть!.. Прикажете? Сколько?

— Да нет! Почему вы не дали? Ну, когда… Не дали, когда сын у человека?

Нектарий взял стальную линейку, тряхнул счеты пухлой рукой, положил то и другое, оперся руками о конторку:

— А почему, собственно, я должен дать ему, Виктория Кирилловна?

— Человек же работает… у вас.

— Много их у меня работает.

— Но если ребенок… Это же… Ну, по-человечески просто!

Нектарий усмехнулся, по-нарочному тяжело вздохнул:

— По человечеству — изволили сказать. Да ведь человечество-то это, оно должно быть взаимным. Я не скуп, Виктория Кирилловна, и не жаден. Бывало, на крестины харчи в кредит отпускал, а еще богатый подарок посылал — мадеполаму на белье младенцу, да шерстяной материи на платье роженице, да и всякого добра. Такому работнику золотому, как этот дьявол лохматый, уж отвалил бы, не пожалел. Было по человечеству. А нынче где ж оно? — Его маленький рот скривился в улыбке. — Нынче меня в эксплуататоры, однако, записали, в грабители рабочего люду. Казну мою, прибыля мои, все дело мое хотят, видите ли, контролировать. И этот самый Петр Старосельцев, — неожиданно резким движением Нектарий выбросил тяжелую руку, тряс ею, указывая пальцем куда-то далеко за дверь, — этот Старосельцев, видите ли, какой-то ихний комитет выбирал, голосовал. Какое же у меня к нему человечество может быть? До евангельского совершенства, каюсь, не дошел. Бьют по левой — не подставлю правую. — Человек я земной, Виктория Кирилловна, с тем и возьмите.

— А вы считаете, справедливо, что у вас капитал, а Старосельцев нуждается в каких-то рублях, тем более для ребенка? Справедливо, по-вашему?

— Я б ему сотню подарил, кабы черт лохматый с «товарищами» не знался!

— Вы бы подарили. А почему не он вам? Справедливо это, по-вашему? Ведь разве?.. Каждый человек ведь…

Нектарий встретил ее прямой взгляд и весело, даже с торжеством сказал:

— Я рассуждаю, Виктория Кирилловна, по большевицкой формуле: от каждого по способностям, каждому по потребностям.

— Как?.. То есть… как?

— Да так. Я по моим способностям капитал нажил, а Старосельцев по его способностям ловит для меня рыбу. И потребности мои, по моему образованию и положению — одни, а у него, стало быть, поменьше.

Несколько секунд Виктория сидела как оглушенная. Потом вскочила, той же дорогой, что и Старосельцев, вылетела на улицу. Широченная коляска лаком сверкала на солнце. Туес величиной с ведро стоял на откидной скамеечке.

Не понимает? «А у него, стало быть, поменьше», — ужас! «Sponte sua, sine lege…» Где же справедливость? Права Наташа? Сказать отцу, что Нектарий плохой человек и не надо, чтобы он приходил? Рассердится папа? Он почему-то от всего отстраняется. А Нектария, кажется, уважает…

Обшарила весь рынок раз и другой. Наконец нашла щелявый грязный ящик без крышки, заплатила втридорога. А только пришла домой — постучалась к ней хозяйка, принесла новенький аппетитный ящик и письмо.

— Нектарий Нектариевич изволили прислать. Приказано: в личные руки.

«Глубокоуважаемая Виктория Кирилловна!

Пренизко Вам кланяюсь и от сердца благодарю за преподанный урок. Стыжусь своей мелочной злобы и поторопился исправить недостойный поступок, одарив первенца Старосельцева, как должно по человечеству.

В знак прощения моего греха не откажите принять нужный Вам ящик для посылки Вашим московским друзьям.

Вовек благодарный, преданный Ваш слуга

Нектарий Бархатов [2] По техническим причинам разрядка заменена болдом (Прим. верстальщика). ».

Вот тебе и на! Вот тебе и буржуй. Вот тебе и плохой человек. Эх, Наташенька, Наташенька! Перед девчонкой сознался, что виноват. И Старосельцеву — «как должно по человечеству»… Я еще его уговорю.

Отставила в угол ящик-развалюху (он бы по дороге рассыпался!) и заторопилась уложить посылку, — приятно, что ящик отличный. Торопилась отнести и торопилась вернуться — опаздывала к ужину, от мамы попадет.

И все думала о Нектарии. Первый восторг и торжество победительницы как-то потускнели. Сама не понимала — почему? И то, что посылка в его ящике, не так уж было приятно.

А дома застала в гостях Нектария. Он сидел, отвалясь от чайного стола, отец в домашней куртке — она еще висела на нем как чужая — медленно ходил от двери к столу. Мать вертела блестящую крышку сахарницы, щурилась от бегающих зайчиков.

Нектарий поздоровался особенно ласково:

— Подошел ящичек? Душевно рад.

И сразу же продолжал разговор с отцом:

— А хозяйство? Огромнейшее хозяйство? А финансы? Кто привык считать пятиалтынными, тот не управится с миллиардами. Оглянуться не успеем — пустят Россию по миру совдепские оратели.