Ким Ёнха - Никто не узнает…

Хорошо. Проблему разделения страны не будем трогать.

— Ты всё ещё встречаешься с этой девушкой?

— После поступления в университет…

— Университет Васэда?

— Откуда ты знаешь?

— Ты же сам рассказывал о себе в начале семестра.

— Об этом я, кажется, не говорил.

Макото покачал головой. А я быстро заговорила о другом:

— Так что было после поступления в университет?

— Она тогда не поступила и устроилась бухгалтером в какой-то кредитный кооператив, клиентами которого были в основном выходцы из Кореи. Но мы продолжали встречаться. А однажды ко мне пришёл её отец со своими братьями. Я и не знал, что у её отца десяток братьев, это такая редкость.

— И что сказал отец?

— У него был бизнес. Пять клубов патинко в Токио и три в Осаке. Он сказал: «Прошу, прекрати отношения с моей дочерью. Если ты придёшь в мой клуб, я посажу тебя за хорошую машину. Ты понял, о чём я?»

— Что это значит?

— Ну, наверное, то, что, если я не прекращу встречаться с девушкой, меня убьют и выкинут труп в Токийский залив.

— Как это? Ты серьёзно?

— Если бы ты могла видеть её отца и его братьев, тебе бы они тоже показались страшными. Я чувствовал себя стоящим на конце высокого бамбукового шеста, трепещущим, как огонь свечи на ветру.

— И как ты поступил?

— Говорят, что человек может выжить даже среди тигров, если он сообразительный и умный. Я постарался сделать вид, что совсем их не боюсь, и согласился с ними.

— Как же так? Ты так легко с ней расстался?

Макото остановился, выпучил на меня глаза, словно не понимая, почему меня это может удивлять:

— А что я должен был сделать? Жизнь у меня только одна.

Вообще-то он прав. С какой стати я его упрекаю? Я должна утешать, причём как можно теплее.

— Как учёба здесь? Тебе не тяжело жить за границей?

— Не тяжело. Наоборот, мне очень интересно.

— Что именно интересно?

— Сами корейцы интересны. Сначала мне были непонятны некоторые моменты. Например, когда друзья приходят в гости, почему-то они без разрешения начинают исследовать холодильник и доставать оттуда напитки. Есть такое?

— Да. Бывает.

— У нас в Японии это немыслимо.

— Понятно.

— Ведь кухня это священное место для хозяйки. Кажется, корейцев это мало волнует. Сначала мне подобное казалось пределом невоспитанности, но через некоторое время я привык и сам стал так делать, это очень удобно в гостях. Теперь я сам, когда прихожу, открываю холодильник, проверяю, есть ли там что-нибудь вкусное, вытаскиваю бутылки с соками, колой, могу завалиться на диван и вздремнуть. Как говорится, дальше — больше.

— Заходи ко мне в гости, Макото. Я буду рада тебя видеть. Правда, у меня в комнате нет холодильника, но я смогу предложить луковые чипсы, как ты на это смотришь?

— И учиться мне тоже интересно. И интересен Сеул, который при японцах назывался Кёнсон. Он намного интересней Токио.

— А какая тема будет у твоей научной статьи?

— Может быть, о писателе Ким Саляне. Меня интересуют писатели, которые перебрались в Японию и стали писать на японском. Ведь у меня с ними есть общее: я, японец, напишу статью по-корейски. Чужестранцы, национальные меньшинства, изгнанники, просто одинокие люди, волей случая оказавшиеся в чужой стране, мне интересны.

В этот момент я почувствовала, как скрипнул засов, открывающий дверь в сердце Макото. Наверное, сработала женская интуиция. Мне показалось, что он приоткрыл свою душу. Ты так одинок! Я готова стать пристанищем для твоей усталой души, где ты смог бы отдохнуть в самые трудные моменты своей жизни!

Но, оказывается, не я одна проявляла интерес к Макото. Её звали Хёнчу, она училась на третьем курсе, у неё было милое личико в веснушках, и она нравилась мальчишкам, так как выглядела слабой и беззащитной. Одним словом, она была девушкой того типа, к которому другие девушки относились не очень хорошо. Веки она красила синими тенями и от этого походила на зомби, но мужчинам, видимо, нравились такие. Из-за своего нелепого макияжа, как у героинь из фильмов ужасов, от вида которых мороз пробирал по коже, она выглядела не совсем здоровой. Походка у неё была как у тяжелобольной, она еле волочила ноги, будто у неё по меньшей мере туберкулёз лёгких, мужчинам она всегда улыбалась какой-то непонятной улыбкой. Когда ей говорили что-нибудь неприятное, она отвечала: «Извините, у меня кружится голова, наверное, малокровие», и уходила с весёлых студенческих пирушек в барах. Её обмороки постоянно портили дружную весёлую атмосферу. Странно, что она никогда не теряла сознание в женской компании, но стоило рядом появиться какому-нибудь симпатичному мужчине, как она валилась в обморок. Другие девушки, конечно, догадывались о её игре, но никто ничего ей не говорил, так как с этим ничего нельзя было поделать, мы только наблюдали со стороны. При этом она не просто теряла сознание, у неё был особый ритуал. Она не валилась на пол без сил с грохотом, она легко поднимала правую руку, касалась головы, которая медленно склонялась набок, затем раздавался нежный стон и очень медленно и изящно, слегка сложив колени, она опускалась. Так что, когда её рука хотя бы чуть касалась виска и голова склонялась к плечу, мужчины тут же вскакивали, чтобы поддержать её. Поэтому Хёнчу ещё ни разу не валялась на полу, неуклюже раскинувшись, а всегда приходила в себя в объятиях мужчины. Прямо Версаль, восемнадцатый век! Однажды, когда она потеряла сознание в очередной раз, Хичон, которая училась с нами, сказала: «Оставьте её, она скоро придёт в себя. Она не больна, просто разыгрывает нас». Как же Хичон тогда ругали мужчины за её бессердечность! Тогда Хёнчу не приходила в сознание дольше обычного. Хичон тоже девушка не простая, но Хёнчу так легко не сдавалась. Она тогда устроила такую сцену, что чуть не пришлось вызывать скорую.

Говорили, что её отец занимается импортом нефти из Дубая, но все девушки знали, что это выдумка. Просто легкомысленная выдумка после передачи по телевизору о том, что цены на нефть растут. Это было её не первое и не последнее враньё, но она так ловко рассказывала о себе, что никто толком не понимал, как же дела обстоят на самом деле. С помощью этого своего таланта она даже писала рассказы.

«Я поступала в университет на факультет корейского языка в надежде, что буду писать, но здесь приходится заниматься исследованиями. Надеюсь на наше дальнейшее сотрудничество. Спасибо за внимание».

Я прочитала только один её рассказ, он походил на плохо скомпонованные отрывки из чужих произведений, точно она их украла у кого-то. Правда, читалось это легко, фразы были неплохие, но я не могла поверить, что это написано ею самой, ведь основной смысл её существования — мужчины. Некоторые дураки из кружка литературы высоко оценивали её рассказы, но я сразу поняла, что она бездарная и пустая девушка, и даже не стала читать другие её рассказы, что бы ни говорили про её талант. Когда кто-то из однокашников спросил меня: «Как ты можешь судить о её таланте, если ты ничего не читала? Она хорошо пишет», я ответила: «Это можно понять и ничего не читая». Пойманных ею на удочку мужчин нельзя было переубедить, что она не такая уж лапушка. Им нравятся её произведения, потому что мнение их предвзято, ведь Хёнчу такая славная и добрая. Я не понимаю, как можно до такой степени не разбираться в литературе. В общем было ясно, что она прекрасно играет на чувствах мужчин. Я, по крайней мере, думала, что стоит провести расследование по поводу её творчества. Но тогда я решила жить, просто не обращая на неё внимания, тем более, она мне не мешала. Но дело в том, что она заинтересовалась Макото. Я заметила, что если Макото появлялся в нашей компании, то рано или поздно приходила и она. Решая предотвратить очередное падение Хёнчу в объятия Макото, я садилась вплотную к нему. А когда Макото и Хёнчу оказывались рядом, я выходила якобы в туалет и, вернувшись, втискивалась между ними, не давая им общаться. Я приветливо болтала с Хёнчу, следя, чтобы она не упала в обморок. Ни на секунду я не сводила с неё глаз, как баскетбольный защитник следит за всеми передвижениями гениального Ходже. (Когда это всё происходило, Ходже ещё играл, теперь он ушёл на тренерскую работу. Как летит время! Грустно.) Мне во что бы то ни стало нужно было блокировать передачу мяча. Но я отвлеклась на Хичон, мы обсуждали с ней план докладов на следующей неделе, а в это время Хёнчу, сидящая рядом с Макото, стала падать. Нет! Я резко встала и, пока Макото не сообразил, что происходит, подхватила Хёнчу под руки. Она оказалась тяжелее, чем я думала. Хитрая Хёнчу, видя, что я её держу, совсем обмякла, я только успела прошептать ей на ухо: «Эй, И Хёнчу, перестань разыгрывать, это же я, Джиён».