Григорий Луч - И мы солдаты...

Отец махнул рукой, отвернулся, подошел к бабушке, сестрам.

Провожать отца в Канаш — на призывной пункт — поехали мама, дед Максим и брат. Я остался с бабушкой. Долго мы с ней стояли, смотрели, пока тарантас не скрылся в лесу. Отец так ни разу и не обернулся.

Потом все разошлись — в поле жать. В этот день больше уже никого не провожали, не слышалось грустных песен, даже ребята не шумели.

Мы с бабушкой уселись на крылечке — не хотелось идти в пустую избу.

Громко закричал петух в сарае.

— И чего орет, горлопан! — сказал я, но бабушка возразила:

— Не орет он, Ванек, а жалуется!

— Чего-чего? — не понял я.

Бабушка головой покачала, объяснила:

— «Отца не-ет!» Вот что сказал петух. А ты и не догадался, глупенький?

Я рассмеялся. Ай да бабушка! Петухи только в сказках разговаривают. Это-то я уж соображаю, хоть и маленький.

Бабушка улыбнулась, погладила меня по голове.

Я подумал, а может, и правда петух отца жалеет. Ведь он всегда за курами ухаживал. Вставал пораньше, кормил их перед работой. А кто их теперь кормить будет? Ну, конечно, я. Это ничего, что вставать рано придется. И маме и бабушке утром некогда — своих дел полно. Я же понимаю — война. Теперь и я должен быть помощником в доме, не такой уж я маленький. Эти мысли меня совсем успокоили, и я сказал бабушке:

— Ну, пойдем, что ли, в избе приберем.

Бабушка усмехнулась:

— Пойдем, пойдем, внучек мой, помощник, нашито приедут, а в избе порядок, чистота, как хорошо!

Сегодня на перемене выходить на улицу не хочется — холодно, да и ветер сырой, на уроке еле отогрелись. Зато уж сейчас никто не мерзнет. Носимся по партам, играем в догонялки. Девчонки собрались в кучу, о чем-то шепчутся, хихикают. Петька, как обычно, что-то сосредоточенно рисует на доске — это его любимое занятие. Лешка подрался с кем-то, и не разберешь сразу — оба клубком катаются по полу. Я на бегу сдернул платок с Таниной головы. Таня, как будто только этого и ждала, бросилась за мной, да куда ей, девчонке! Шум, крики, пыль столбом!

— Палук, палук! — завопил истошным голосом Илюшка.

— Сам ты палук! — девчонки бросились к Илюшке, как будто сроду паука не видали. В каждом доме они есть, спускаются с потолка на тоненьких ниточках. Бабушка всегда радуется: пауки — к письму, к хорошей вести. Это значит, к письму от папы. Какая весть может быть лучше этой? Но письма что-то нет и нет. Врут пока пауки! Да и не мы одни ждем письма с фронта. Поэтому посмотреть на паука сбегаются все.

Паук носится по подоконнику, как мы на перемене! Ножки тоненькие, длинные, да и много их. Илюшка хочет схватить паука, но не тут-то было. Паук уже побежал по стеклу вверх. Все руки потянулись за ним.

Раз — лопнуло стекло, посыпались осколки, а паука, или палука, как зовет его Илюшка, и след простыл.

Вот тебе и добрые вести!

Прозвенел звонок, мы молчком усаживаемся за парты. В разбитое стекло дует ледяной ветер.

— Что теперь делать? — говорит Таня упавшим голосом — она у нас староста, ей первой придется отвечать за такое озорство!

— У кого дома есть стекло?

Ребята загалдели:

— До войны у всех было, а сейчас и в магазине не найдешь.

— Еще бы! Стекло фронту необходимо.

— А для чего?

— Порох из него делается, — ляпнул Лешка.

Все захохотали.

— Ну и врун! Как из стекла порох сделаешь?

Лешка заупрямился:

— Делают, я сам слышал!

— Лешенька, это ты во сне слышал? — ехидничают девчонки.

На пороге вырастает тощая, нескладная фигура Аркадия Ефимовича, нашего учителя.

— Тихо, успокойтесь, почему такой шум в классе? — спрашивает он в недоумении.

Мы виновато молчим, мальчишки опускают головы. Таня говорит еле слышно:

— Окно разбили, Аркадий Ефимович, на перемене.

Учитель изо всех сил старается сделать строгое лицо. Вообще-то он добряк, каких мало, и порядком подраспустил нас. Поэтому нам всякий раз стыдно огорчать его.

— Чья же это работа? — спрашивает он хмурясь и окидывает нас пытливым взором.

Молчим. Теперь потупились и девочки.

— Таня Федорова, ты староста — назови мне, пожалуйста, главного героя, если у него самого язык отнялся с перепугу.

Таня не успела ответить.

— Я разбил, меня и наказывайте, — не выдержал Илюшка.

Я вскочил из-за парты.

— Аркадий Ефимович, не один Илюша виноват, я тоже паука ловил.

Учитель удивленно поднял брови.

— И я.

— И я.

— И я, — раздалось со всех сторон.

— И я, — громко сказала Таня. — Но вы не волнуйтесь, мы найдем стекло и вставим сами. Правда, ребята?

— Конечно, найдем!

— Сегодня же.

Аркадий Ефимович постучал линейкой по столу.

— Много вы мне чего обещали, да только выполнять-то не всегда свои обещания любите! Ну, где сегодня стекло отыщете?

— Честное слово, найдем! — уверяю. — Я придумал.

Аркадий Ефимович улыбнулся — значит, простил и вправду поверил, что мы все исправим.

— Хорошо, хорошо, а теперь я хочу вам сообщить кое-что.

Все переглянулись между собой — не обманул паук. Предсказал вести!

— Не сегодня-завтра морозы ударят, а на полях картофель не успели убрать. Придется нам помочь — сами знаете: картошка фронту нужна. Вот мы всей школой и выйдем в поле. Сейчас же.

Какое уж тут разбитое стекло! Скорей книги в сумки кое-как и бегом одеваться!

У школы не протолкнешься! Как в праздники или 1 сентября.

Наскоро построились и с песнями двинулись в поле. Старшие классы впереди, мы за ними. Как назло, ветер разгулялся. Но мы поем, кричим во все горло. Оказывается, когда кричишь — не так холодно.

А вот и картофельное поле. Сначала кажется — конца края ему нет. Тут и там дымят костры — взрослые сжигают сухую ботву, всякий мусор, который валяется на поле.

Директор объявляет:

— Каждый помогает своей семье — так будет, пожалуй, лучше всего.

Здорово? Я бегу по полю и быстро нахожу маму. Она стоит с лопатой в руках и ждет меня.

— Ванек, скорей, маленький, я копаю — ты собирай.

Из-под лопаты выскакивают мячиками розовые картофелины. Мама старательно вонзает лопату в затвердевшую землю, я с трудом поспеваю выбирать картошку, складываю в кучки. Потом кучки собираю в одну большую кучу.

По полю разъезжают повозки, одни с картошкой спешат в деревню, другие, те, что с красными флажками, — на станцию. Там погрузят нашу картошечку в товарные вагоны и прямо на фронт. Будут солдаты есть горячую картошку, дом вспоминать, своих. А вдруг моя картошка папке попадется, а? Теперь-то мы все представляем, что такое война.

А ветер все сильнее. У мамы губы посинели, глаза слезятся. Пальцы у меня от холода закостенели, не сгибаются совсем.

— Мам, я погреюсь, можно?

Мама молча кивает. Я бегу к ближайшему костру. Тут уже Лешка, Петя, девчонки. Прыгают, толкаются. Я тоже потолкался, сразу теплее стало и на душе повеселело. Теперь и работа заспорится.