Григорий Луч - И мы солдаты...

Мы валяемся на мокрой росистой траве у самого озера. Оно совсем неподвижно и блестит, как зеркало. Никому не хочется разрушать его незамутненную поверхность — день только начинается, солнышко еще не печет, а вода в озере холодная, даже в самую жару.

Лениво ворочаемся с боку на бок, болтаем всякую всячину. Наконец, Илюшка, самый неугомонный из нас, не выдерживает — потихоньку сползает к берегу и, зачерпнув в консервную банку воды, окатывает маленького Лешку.

Лешка с громким воплем несется за Илюшкой, толкает меня, я вскакиваю и тут же валюсь на Петю. Мы хохочем — Лешка загоняет обидчика в воду. Илюшка выскакивает оттуда, как ошпаренный, и крутится на месте.

— Ух, — трясется Илюшка и показывает Лешке мокрый кулак, — подожди, я тебя еще не так…

Наверное, он и хотел бы обидеться, но понимает, сам первый начал.

— А водичка — ничего, тепленькая! — кричит он нам и, видя наши недоверчивые ухмылки, зажмурившись кидается в озеро. Тут уж мы не выдерживаем и — за ним!

Барахтаемся у берега, словно утки, визжим, толкаемся, вода кипит вокруг нас и уже не кажется обжигающе холодной. На берег и вылезать страшно — теперь воздух холодит плечи и спины, но вылезать все-таки надо, и вот уже первый смельчак — Илюшка свернулся клубком на траве, посинел весь, зубы выбивают дробь. За ним Лешка, я, Петя, а там и остальные потянулись.

— А ну, кто дольше всех под водой продержится? Давайте на спор! — предлагаю я.

Все помалкивают.

— Считайте! — я ныряю в озеро вниз головой. — Ух! — Открываю глаза и вижу, как бледный солнечный луч освещает мшистые камни.

Со страшной силой выталкивает меня вода, но я сопротивляюсь, хватаюсь за какой-то выступ, не дышу, тяну время. Думаю. Оказывается, и под водой можно думать, смешно! В следующее мгновение лечу вверх. Не выдержал!

На берегу галдеж.

— Тридцать пять!

— Тридцать восемь!

— Тридцать шесть!

Считают ребята, и у всех по-разному получается.

— Нужны часы, — важно говорит Петя.

— Часы, а где их взять?

И правда — где? Ни у кого из нас нет часов, а настенные сюда не принесешь! Куда их вешать?

— Поставим столб, повесим часы и проведем соревнования, — предлагает Петя.

— А кто принесет? — спрашивает Лешка.

— Вот ты и принесешь, — смеются ребята.

Лешка как-то сразу сникает.

— Нет, дедушка не позволит.

Мы хохочем — совсем недавно Лешкин дедушка «воспитывал» внука крапивой и Лешкины вопли разносились по всей деревне.

Лешка густо краснеет и тихонько отходит в сторонку.

— Ладно, — говорю я, — и без часов обойдемся, кто-нибудь один будет считать. Только громко, чтобы все слышали.

— Вот и считай сам, а я нырну. — Опять Лешка тут как тут. Набрав полную грудь воздуха, он прыгает вниз.

— Один, два, — начинаю я отчетливо, — двенадцать… двадцать, двадцать два. — Над водой показывается наголо стриженая белобрысая Лешкина голова. Глаза крепко зажмурены. Стоит, не шевелится. Воображает, наверное, что еще на дне.

— Эй, Лешка, проснись! — смеются ребята.

Лешка вздрагивает и недоуменно открывает глаза.

— Ой, — тихо говорит он и под общий хохот вылезает на берег.

— Кто следующий? — спрашиваю.

Петя молча подходит к берегу, скрывается под водой.

— Один, два, три, четыре, пять, — опять считаю я.

— Ребята! Эй! — доносится чей-то голос со стороны деревни.

— Шесть, семь, — продолжаю я, а голос все ближе и ближе.

На тропинке показывается Пашка, бледный, какой-то весь поникший.

— Ну, что ты раскричался? — напускается на него Илюшка. — У нас соревнование, а ты орешь, не видишь, что ли…

— Ребята, — Пашка говорит с трудом — совсем запыхался, видимо от самой деревни бежал. — Война началась!

— Какая еще война? — не понимаем мы.

— Война, настоящая война — немцы на нас напали, вашисты.

— Не вашисты, а фашисты, — поправляет Пашку Петька, мы и не заметили, как он из воды выскочил.

К нам подходит дядя Микола, колхозный пастух.

— Да, ребята, Паша правду говорит — на нас напали фашисты. Уже идет война.

— А что это? — спрашивает Лешка из-за моей спины. — Как это — война?

Дядя Микола садится на траву, мы тоже поближе к нему.

— Война — это самое страшное на свете, — говорит он и низко-низко опускает голову. — Фашисты бомбят мирные города, сжигают деревни, убивают людей.

Мы молчим, потрясенные.

— А какие они, фашисты? Звери? Черти?

— А ты видел черта? Что мелешь ерунду!

— Маленькие вы еще совсем, несмышленыши. — Дядя Микола вздыхает, поднимает голову. — В том-то и дело, что фашисты не звери и не черти с рогами, а обыкновенные люди-немцы. И конечно, не все немцы фашисты. Фашисты — это те, кто заставляет свой народ воевать с другими, грабить, убивать.

— А зачем? — возмущается Илюшка.

— Затем, что фашисты хотят подчинить себе весь мир, хотят всех заставить работать на себя.

Нам не все понятно, что говорит дядя Микола, и мы пристаем к нему с расспросами.

— А вы видели фашистов? Хоть на картинке. А они сильнее нас?

Дядя Микола усмехается невесело:

— Не видел, ребятки, но скоро увижу. А кто сильнее — посмотрим. Теперь надо повестки ждать. Получу и уйду на фронт.

— А что это — повестка?

— Бумага такая. На войну зовет.

— И нам ее пришлют? — допытывается Лешка.

— Ну, вы малы еще. Отцам и старшим братьям наверняка повестки придут.

— Жалко, что малы, — вздыхают ребята, — а то бы мы им показали! Ну, ничего, вырастем еще.

— Нет уж, пока вы вырастете, война кончится, — дядя Микола тяжело поднимается и медленно бредет вдоль озера.

Ребята притихли. Каждый занят своими мыслями, невеселыми.

Со стороны деревни бежит женщина — тетя Христина, жена Миколы. Поравнялась с нами. Крикнула на бегу:

— Ребята, беда-то какая! Господи!

Тетя Христина догнала мужа, бросилась к нему, припала и заголосила жалобно.

У нас у всех защипало глаза. Никогда не видели, чтобы так плакали взрослые. Не сговариваясь, мы все бросились к табору. Остановились и молчим. Дядя Микола успокаивает жену.

— Ну, хватит, хватит. Догадываюсь, почему прибежала. Повестка пришла, да?

— Сегодня же, — давясь слезами, прошептала тетя Христина.

— Ну, что же, сегодня так сегодня! — Дядя Микола погладил жену по голове, как маленькую. — Держись молодцом, все будет хорошо, вот увидишь! Верь мне! Слышишь!

Тетя Христина подняла голову и даже улыбнулась сквозь слезы. Дядя Микола повернулся к нам.