Валентин Крючков - На крутом переломе

От прозорливого глаза Фанфаронова не укрылось: в последнее время один из лучших наладчиков корпуса, Осипов, активно продолжал дружеское общение с Никаноровым, что ясно не отвечало интересам начальника корпуса. «Что они, — думал он, — за моей спиной заговор устраивают? Против кого? Зачем, минуя начальника цеха, меня, наконец, директор завода выходит прямо на Осипова? Что ни говори, что ни думай, а неспроста встречаются и так душевно беседуют. Никаноров тоже хорош. Когда я пригласил его в корпус, так он не то в шутку, не то всерьез сказал: «Когда масла на лестнице не будет». Нет, дорогой Тимофей Александрович, без масла и план не сделаешь. Не зря говорят, не подмажешь — не поедешь. Зайти ко мне вам масло мешает, а к Осипову — никаких помех. Может, Осипов жалуется на меня? Или выдает секреты нашей внутренней жизни. Если так, то значит вооружает Никанорова, дает ему в руки неопровержимые аргументы, чтобы выставить меня, при удобном случае, в самом неприглядном свете. Надо будет потолковать с этим Осиповым. Он вообще начал, пожалуй, сильно задаваться. На своей линии никому в воскресные дни работать не позволяет. А без его разрешения попробовали — вышло один раз. В другой раз не получилось: он снял инструмент с линии и спрятал его. Ни себе, ни людям. Эгоист! Сам тоже перестал выходить по воскресным дням. Видите ли, устал. Всякому терпению приходит конец. «Я же задание все время перевыполняю. Когда кончится воскресная эпопея?» Вот так загнул: эпопея. А я откуда знаю, когда она кончится? И кончится ли? План каждый год растет и растет. И мы, товарищ Осипов, тоже устали. А жать надо. Конечно, мужик вырос. Окреп. Стоит на ногах твердо. А кто его растил? Кто помогал ему стать таким? Видимо, забыл. Придется напомнить».

Фанфаронов отправился на линии.

В корпусе грохотало, ухало, изредка в этом сплошном и частотном гуле раздавались гудки автопогрузчиков, которые были едва слышны, и мгновенно растворялись в нем. То и дело навстречу попадались электрокары, нагруженные ящиками с болтами, стремянками; медленно, словно плыли в этом гуле, катили автопогрузчики, доставляющие рамы с металлом на рабочие места.

Раз-другой поздоровавшись, Фанфаронов остановился возле автоматической линии Осипова. Приветствуя его, поднял правую руку, приложил ее к надбровью, потом, склонившись ближе к лицу рабочего, спросил:

— Как дела? Новый инструмент не подводит?

— Нормально.

— А на один наряд получается?

— И даже неплохо. Ребята подтянулись. Стараются, друг о друге заботятся, аж душа радуется.

— Видал? — кивнул Фанфаронов на десятую линию, огороженную сеткой рабица и с дверью, которая запиралась на замок и сдавалась мастерами по специальному журналу. — Привезли новую. Скоро сборку начнем. К новому году закончим и на ВДНХ. У руководства есть предложение тебя направить.

— Слыхал.

— Но в этот раз конкуренты у тебя будут. Жалоба в партком поступила. Мне Бурапов сказывал. Пишут что? Все пишут. Дескать, опять одним и тем же коммунистам почет оказываем. А мы, дескать, тоже не хуже их работаем. Проценты и у нас на уровне.

— Я не по своей воле бывал на ВДНХ. Посылали, чтоб завод достойно представлял. — Осипов был явно обижен. — И если кто-то против, пожалуйста! Могу не ехать. Посылайте другого.

— А вот кипятиться ни к чему. Резонно, ты не по своей воле ездил. И будет опять так же, как лучше для завода. Между прочим, если не секрет — поделись, о чем это вы с директором частенько беседуете?

— О работе, о жизни. О чем же еще?

— А я смотрю, на оперативках он всегда меня в угол загоняет. Всякий раз в курсе дела. Как ясновидец. Натравливаешь, поди, на меня. О линиях, после воскресенья поломанных, — твоя работа. Зачем через голову прыгаешь? Зачем предложил ликвидировать корпус? Собрание — оно что, оно поддержит. Забыл, у кого работаешь? Кто тебя человеком сделал? На ВДНХ я дважды отстаивал тебя. На орден тоже я подписывал. Все у тебя есть. Почет, слава. В последний раз из Москвы с автомобилем приехал. Жаль, память коротка. Наговором стал заниматься. Не ожидал!

— А что я сказал? — удивленно спросил Осипов, вскинув голову и глядя прямо в глаза начальнику корпуса.

— Про линии, разве не ты накапал?

— Чего мне капать. Я и на бюро уже сказал об этом. На партсобрании в корпусе. Вы, кстати, цеховую парторганизацию особо не жалуете. А нашу инициативу работать на один наряд бюро поддержало. Вот данные за неделю. — Осипов вынул из кармана сложенную пополам табельную карточку: — Полторы тонны плюс. Неплохая прибавка участку.

— Я разве против? Работайте на здоровье. Но с директором — чтоб никаких шашней.

Осипова возмутило такое обращение с ним Фанфаронова. Он напрягся, сжал губы, потом подошел на шаг к нему и зло, резко заговорил:

— Вы неисправимы, Кузьма Васильевич. Хамство в крови у вас. Но я не привык к этому. И разъясняю: шашни разводят склочные бабы. Вы куда идете?

Увидев, как развернулись плечи Осипова, Фанфаронов испугался:

— В контору, к энергетику.

— Лучше, если вы поторопитесь. А то за «шашни» у меня такое желание тряхнуть стариной. — Осипов сделал шаг к Фанфаронову и тот сразу отскочил назад.

Удаляясь, Фанфаронов думал, как наиболее чувствительно проучить этого «зазнайку»? А проучить надо.

Когда начальник корпуса ушел, Осипов проверил детали, вытер руки ветошью, потом бросил ее в железный ящик для отходов и глубоко задумался. А в принципе: что мне плохого он сделал? Я и директору говорил, дескать, Фанфаронов, хотя и грубый, но в целом мужик неплохой. Исполнительный. Старательный. Уж если что припрет, то из корпуса не уйдет смену, сутки. А у Никанорова свое возражение: «Неплохой мужик — для корпуса этого мало. Надо быть еще и хорошим руководителем. Сейчас мало простой исполнительности. Нужны деловые качества, компетентность, чувство нового, инициатива, готовность брать ответственность на себя». Вон сколько всего нужно. Видимо, и в самом деле лучше оставаться простым рабочим. И зачем я только учился? А ведь и учиться уговаривал меня Фанфаронов. Тогда модно было учиться. Построили свой техникум — в него мощным потоком ринулись многие. Голод был на специалистов, на руководителей, особенно среднего звена. Это теперь их наштамповали. Даже с излишком. Мастер после техникума уже не стал так почетен. Цена его заметно поубавилась. И правильно я сделал, — думал Осипов, — что не пошел работать мастером. Хотя Фанфаронов уговаривал. Может, и к лучшему. Производство знаю не хуже любого мастера. Они сами, особенно новенькие, всегда советоваться ходят. И даже Фанфаронов. Не без цели, а чтоб узнать мнение. Вообще, он всегда с уважением ко мне относился, помогал, если была в том надобность. А когда Андрея в больницу положили — ведь это страшно представить.