Валентин Крючков - На крутом переломе

— Не путай одно с другим.

— Я не путаю. Это ты запутался. Считаешь себя большим, а не смог понять одного, простого — на демонстрацию тебе выходить не следовало.

— Эго почему же? — «Умница мне выискалась!» — обиженно подумал Никаноров, а вслух сказал: — Все в ногу, а директор сидит в кабинете. Как командир без войска. И отдает приказы, которые выполнять некому, — все на демонстрации.

— Все, но не ты. Ты должен был переждать. Не захотел этого сделать. Теперь неизвестно, чем все кончится. Гласность, демократия — это хорошо. Но есть еще Каранатов. Не простит он тебе такой опрометчивости. И поделом. Нечего, сломя голову, бросаться в омут. Добром это не кончится. С Лукашиным вон как поступили. Бухтаров, Яктагузов, Кудрин, Фанфаронов предусмотрительнее оказались.

Никаноров молчал. Он не хотел ругаться с Ольгой. Правота ее раздражала. А она, к сожалению, вроде, права. Чтобы безбедственно директорствовать, не надо было идти впереди коллектива. Теперь, безусловно, все шишки посыпятся на мою голову. И все-таки я прав. Выигрывает тот, кто с народом. А как необычно все было.

В девять утра разом проснулись дремавшие десятки лет заводские гудки. Им вторили все, бывшие на линии машины автотранспортных предприятий, пароходы, стоявшие у причалов. На всех предприятиях города, кроме пищевой и перерабатывающих отраслей, люди прекратили работу. Не переодеваясь, в спецовках и халатах, брали в руки плакаты и призывы, объединялись в цеховые колонны, выходили из проходных на улицы и неторопливо двигались в одном направлении — к атомной станции.

Часа через два людской поток захлестнул все улицы. Шли молча, лавинно, вовлекая в свои необозримые ряды новых сторонников. Плакаты, написанные черным по белому, бросались в глаза, сами за себя говорили о цели выступления рабочих, большинства населения города. «Хватит одного Чернобыля!», «Волга не Припять — ее не обвалуешь!», «Хотим жить без страха», «Сколько можно обманывать народ?», «Люди дороже миллионов».

Никаноров, чувствуя особый подъем, какого ему еще не приходилось испытывать, шел в колонне прокатного цеха, в котором когда-то начинал свой трудовой путь. Впереди, с плакатом «Нет АСТ!» вышагивал Лукашин, рядом с ним Осипов, другие члены Совета трудового коллектива. Бухтарова, Яктагузова среди них не было. Может, в колонне своих цехов? Интересно, Кудрин и Фанфаронов идут или нет? Работают они дружно. И между собой ладят, хотя, как рассказывают знакомые рабочие, иногда схватываются не на жизнь, а на смерть. А цех с программой справляется. И Каранатов, уже наслышанный об успешной работе цеха и о яростных схватках Кудрина с матерым зубром Фанфароновым, просил посмотреть возможность перевода своего друга на более высокое место — начальника цеха. Услышав, что на старое место не может быть речи, Каранатов попросил куда-нибудь. Может, в аппарат заводоуправления. Явно намекал на место главного диспетчера. Не бывать этому, подумал Никаноров. И предложил в лесотарный, начальник его готовился уйти на пенсию и отрабатывал положенные по закону два месяца. Кудрин не согласился. Цех не престижный, Никаноров на это и рассчитывал и больше никаких предложений Каранатову не высказывал. Вспомнил Никаноров и третьего друга — Северкова. Его он видел в колонне автотранспортников. Северкова особо никто не поддерживал, и он сам изо всех сил старался удержаться — получалось. Нареканий на работу автотранспортного стало меньше.

В колонне кто-то закурил. Никаноров сразу почувствовал и замедлил шаг, а потом перешел на другую сторону шеренги. Перед обедом первые ряды демонстрантов оказались на территории атомной станции. В радиусе трех километров колыхались людские массы, заполнившие все подъездные дороги, поля и переезды.

Митинг открыл народный депутат СССР Широкин. Первыми выступили тоже народные депутаты страны и республики. Они призывали народ к единству, а правительство к благоразумию, чтоб не повторять Чернобыль.

Никанорову запомнилась небольшая речь Героя Социалистического Труда Стихиева. «Я — кузнец. Представляю 100‑тысячный коллектив. По поручению СТК и стачечного комитета выражаю свое рабочее возмущение продолжающимся строительством атомной станции. Наши местные власти оказались не на высоте. Обещали одно, а на самом деле бомба строится. Тайком провезли второй реактор. Мы понимаем, что главная, движущаяся сила идет из Москвы, от правительства, где по-старой традиции остаются неимоверно глухими к голосу народа. Не хотят его слышать и не принимают мер, чтобы остановить стройку, которую, нашлись такие головотяпы, развернули на окраине полуторамиллионного города. Ныне премьер далеко отсюда. И мы выражаем ему свое недоверие. Требуем немедленной отставки. Премьер далек, руководство области, партийное и советское, играет с народом. Обманывает его. Спрашиваю: Вам что, мало Чернобыля? Хватит лгать народу! До каких пор это может продолжаться? Не позволим!

Мы, кузнецы, решительно протестуем и требуем безотлагательного прекращения финансирования объекта и немедленной остановки его строительства. Мы, кузнецы, ничего не боимся. Но и мы не хотим жить в повседневном страхе… » Передаю правительству страны, руководству области решение нашего стотысячного коллектива — прекратить немедленно игру с огнем! Остановите строительство атомной станции — этого надгробного памятника нашему и будущему поколению. В противном случае мы объявим забастовку и пикетируем строительство. Нас поддержит революционное Сормово. Поддержат все другие заводы. Хватит боли и страданий. Хватит лжи и лицемерия. Нашему терпению приходит конец. Неужели трудно понять: если поднимется и ударит рабочий молот — атомная станция рухнет!»

Три часа продолжался этот незабываемый митинг. Потом, когда выговорили все наболевшее, была принята резолюция — напоминание. Ее подписали народные депутаты страны и республики, представители всех крупнейших заводов, объединений областного центра. «Четко организовали демонстрацию и сам митинг, — подумал Никаноров. — Иначе, наверное, не может быть. Ведь город с такими богатыми революционными традициями». Хотя он и не знал, но догадывался, что городской стачком, районные, представители СТК, народные избранники, в том числе и его бывший соперник Широкин, провели большую работу.

К концу дня демонстранты вернулись в цеха, на свои рабочие места. Вернулся и Лукашин. А началось все потом, когда Никаноров уехал в Москву, на коллегию, а затем, совместно с министром, на металлургический завод — главный поставщик «Красного вулкана», к которому были большие претензии по сортаменту и качеству штрипсов. И в это время, когда Никаноров, его коллеги с металлургического в присутствии министра высказали наболевшие вопросы, на «Красном вулкане», права Ольга, игра в демократию кончилась. Отрыжка старой, командно-административной системы была быстрой. Каранатов, узнавший все подробности о демонстрации протеста против строительства атомной станции, мгновенно среагировал и дал указание: председателя заводского стачкома Лукашина немедленно отправить на пенсию. «Революционер мне выискался, — комментировал он его действия Бухтарову, которого вызвал к себе по этому поводу. — И нечего бояться». — «Но ведь время сейчас не то», — пытался было возразить Бухтаров первому секретарю райкома. «Никаких „сейчас“. Бояться не следует. Как сказал Яктагузов, благо и случай подвернулся благоприятный: инструментальщики наконец-то пустили новое приспособление для изготовления плашек, которые до этого дня мог делать, оказывается, всего один человек в заводе — этот самый Лукашин. Теперь его эра кончилась. Цех обойдется и без услуг рабочего. Действуйте, если вам дороги свои головы».