Валентин Крючков - Когда в пути не один

— Он осознает свои ошибки и поведет себя по-другому.

— Нет, уважаемая Екатерина Алексеевна, тогда Владимиру Алексеевичу Филиппову здесь уже не работать! Кстати, а почему он пришел поздно? Вы интересовались?

— Нет! И узнавать не собираюсь.

— Напрасно. На мой взгляд, вы должны с ним объясниться по этому поводу, — настоятельно посоветовал Бедов. — А насчет обращения в партийное бюро, чтобы завести персональное дело на человека, — это, простите, считаю преждевременный шаг. Думаю, на первый раз достаточно будет моей с ним беседы. А уж в своих семейных отношениях разбирайтесь сами. Или вы намерены развестись с ним?

— Нет. Посмотрю, как он будет вести себя дальше.

— Ну что ж, давайте на этом и закончим наш разговор, — предложил Бедов. — В случае чего не торопитесь идти в партбюро или к Славянову, посоветуйтесь со мной. Договорились?

— Договорились, Федор Александрович, — охотно согласилась Катерина и тут же добавила: — Большое вам спасибо, что приняли и выслушали меня. На душе сразу легче стало.

Раскрасневшаяся и довольная, Катерина как на крыльях выпорхнула из кабинета заместителя председателя облисполкома и, сказав слова самой восторженной благодарности его секретарше, отправилась на работу.

…По дороге в районный центр Муртазовку Филиппов, удобно устроившись на заднем сиденье, пытался не спеша и самым серьезным образом проанализировать свои отношения с женой.

О переживаемых им семейных неладах он никому, кроме «маршала», не рассказывал и ни с кем не советовался, как быть дальше. Конечно, неприятно, когда приходишь домой после проводов шефа в отпуск, а жена, фыркнув и бросив любимую фразу: «Ты неисправим!» — демонстративно удаляется в другую комнату, не желая его видеть. Если ей нравится это, что ж, пусть все так и остается. Филиппов ничего не собирался менять в своей жизни, зная, что значение семьи и прав Катерины он никогда в своей жизни не умалял и не ставил под сомнение. И потому он вел себя как ни в чем не бывало: по-прежнему жил дома, отдавал деньги, завтракал и ужинал тем, что найдет на кухне, спал на диване в большой комнате и мыслями витал уже в Лисентуках, где мечтал вместе с Аленой прогуливаться по ухоженным дорожкам санатория «Голубая Русь», в котором он уже не раз отдыхал.

Для поездки туда он предусмотрел и уже принял необходимые меры, чтобы отпуск прошел на соответствующем уровне. Первым делом позвонил главному врачу санатория и, пообещав ему привезти заказанный набор знаменитой хохломы, а конкретно «Братину», сообщил день своего приезда и попросил подержать в резерве одноместный номер, на что было получено искреннее заверение в безусловном исполнении просьбы.

Кроме того, Филиппов накупил массу поштучных подарков для лечащего врача и обслуживающего персонала. Не забыл он приобрести на всякий случай и определенное количество «Посольской», пользующейся большим спросом у отдыхающих и у персонала, кое-что из деликатесов: батон копченой колбасы, несколько баночек крабов, икры.

Ожидание отпуска радовало и успокаивало уязвленное самолюбие Владимира из-за непредсказуемого и неприемлемого им отношения к нему Катерины, хотя он понимал, что рано или поздно, но ему придется когда-нибудь налаживать семейную жизнь, и он сделает для этого все необходимое. А сейчас грудь его распирало от счастья при одной мысли о том, что вымотавшее немало нервов письмо из Комитета по делам изобретений и открытий по жалобе Воробьева на него, Владимира Филиппова, за мнимое соавторство, повестка в районный народный суд — все это уже в прошлом. Он по-прежнему продолжает крепко сидеть в кресле помощника председателя облисполкома, а теперь вот едет к себе на родину в служебную командировку и, удобно устроившись на мягком сиденье «Волги», с улыбкой на лице пересчитывает дни, оставшиеся до его отъезда с любимой женщиной в санаторий, и эти его отношения с Аленой — совсем другое дело: она уже получила отпускные, оформила санаторную карту и ждет не дождется их отъезда, радостная и тоже счастливая.

Из города выехали быстро. Дорога ранним утром была практически свободной — грузовые и служебные машины встречались редко, курсировали лишь рейсовые автобусы, водители которых уже начали свой рабочий день.

Филиппов неторопливо просматривал купленные в киоске свежие газеты, но вскоре отложил их в сторону и задумался, вспоминая, как, работая уже помощником председателя облисполкома, первый раз появился в родном Амулине.

Тогда он тоже хотел было ехать на служебной машине, но, узнав, куда направляется отец, с ним напросилась дочь, которая на родине своего дедушки не была еще ни разу. Маринка и уговорила лететь в район на самолете: это же гораздо интереснее, чем ехать на машине!

Владимир позвонил председателю райисполкома, рассказал ему о своем задании — он ехал по поручению Славянова — и о плане его реализации. Договорились, что из Амулина на машине они направятся в хозяйства, потом заедут в райцентр, заберут подготовленные документы о работе двух хозяйств, передового и отстающего, и района в целом. Из Муртазовки в областной центр Филиппова отправят на служебной «Волге».

Улыбнувшись, Владимир вспомнил, как быстро завершилась посадка в аэропорту. И вот, набирая обороты, заработал мотор, самолет вырулил на взлетную полосу и, поддав газу, помчался с каждой секундой все быстрее и быстрее, потом как-то лихо подпрыгнул, оторвался от земли и наконец взмыл в поднебесье. И вот уже стали крошечными, словно игрушечными, постройки аэропорта, а вскоре и они исчезли.

Взглянув на дочь, Филиппов увидел, как лихорадочно блестят у нее глаза и пылают щеки, охваченные густым румянцем. А перепады и провалы, как в яму, нет-нет да повторялись, отчего сердце замирало, будто его обволакивало холодком. Уши временами закладывало, а временами слышимость становилась до звона четкой.

Владимир служил в армии десантником и не боялся подобных явлений, но за дочь он невольно волновался, понимая, что ей эти неприятные ощущения приходится испытывать впервые. Однако Маринка уверенно отказалась от предложенного ей пакета; не отрываясь, она с неподдельным интересом смотрела в окно и достойно выдержала весь полет.

Когда приземлились в бывшем районном центре Калганы и вышли из самолета на летное поле, к Филиппову подошел незнакомый молодой человек с густыми усами и обветренным, до черноты загорелым лицом.

— Вы Филиппов Владимир Алексеевич? — спросил он.

— Да.

— А я Ласкин Григорий Николаевич. Приехал за вами.

— А где председатель колхоза?

— Это я и есть! — смущаясь, ответил Ласкин, и было заметно даже под темным загаром, как его лицо покраснело.