Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

На самом первом занятии я приставил лопатку к подвзошной кости, в полной уверенности, что так оно быть и должно. Увидевшая мою инсталляцию, преподавательница невзлюбила меня резко и сразу — анатомия была для нее всем. Муж отсутствовал как биологическое явление, дочь-алкоголичка периодически радостно орала под окнами аудитории «выходи, формалиновая сука!», и лишь топография сосудов стопы была для нее радостью и усладой.

Кроме меня, жертвами были назначены две девицы по кличке «монголки». Никакими монголками они не были — просто их перевели к нам с медицинского факультета монгольского университета. Девушки были вполне европейской наружности, имели отцов-дипломатов и совершенно не имели представления о медицине. Одна была красива, другая — ослепительно красива. Врачами они работать и не собирались, четко понимая, что главное — правильно выйти замуж, а диплом медицинского института лишь придаст им флер интеллектуальности.

Красивая монголка никогда не получала больше «тройки», ослепительно красивая — больше «двойки». Свято веря в постулат о том, что красивая женщина — всенепременно дура, учились они обратно пропорционально внешним данным. Вопросы же сессии решались ими под ласковый шелест купюр.

—...Вот это, дорогие мои, женский половой комплекс, — сонным голосом бормотала преподавательница, помахивая в воздухе проформалиненными потрохами.

Май, четвертая пара, все устали, все хотят спать.

— Если отверстие шейки матки большое, с неровными краями, то это матка рожавшей женщины. Если поменьше, и с ровными — то нерожавшей. Если еще меньше...

— То матка мужская! — просыпаюсь я.

Среди общего хохота я вижу, что монголки увлеченно производят подсчеты над календариком.

— Я залетела! — трагически шепчет красивая монголка.

— А когда у тебя были месячные? — деловито спрашивает монголка ослепительная.

— Три дня назад.

— Да, наверное, залетела.

Не поверив в такие головокружительные нюансы монгольской физиологии, я решил поинтересоваться длиной менструального цикла. «Я не знаю», — было мне ответом. Все-таки второй курс мединститута не предполагает такой дремучести в вопросах пола, и вскоре вся группа увлеченно высчитывала монголкин цикл. Тема была мне близка — задержка имела место быть у моей жены.

Убедив страдалицу, что она не беременна, я отправился в свою скорбную конуру. Весна наполняла мою душу неясным томлением, хотелось писать стихи, петь и рисовать... Рисовать!

И я принялся увлеченно размазывать по холсту оттенки красного. Насмотревшись на работы художников девяностых, я решил, что хуже уж точно не получится. Через два часа красными были руки и волосы, а пол пересекали красные кошачьи следы — я умудрился уронить кота в киноварь.

Картина, сохнущая на книжной полке, сияла всеми цветами ада и, на мой взгляд, была прекрасна. Маковый фон пересекали полосы цвета спекшейся крови, на светло-алых волнах качались сгустки чего-то темного и довольно неприятного на вид.

Закончив занятия живописью, я принялся писать стихи. Грустные стихи про любовь, страдание и анальный секс. Дерьмо, и слезы, и любовь, так сказать. По написанию стихов я намеревался их спеть под дверью паспортистки, но тут пришла жена. В то время, как я испытывал порывы вдохновения, она пребывала у друзей на просмотре порнографической кинопродукции.

Фильм, в котором мужчина и женщина занимаются сексом со свиньей, понравился ей чрезвычайно, и она немедленно изобразила мне в лицах его участников. Особенно удалась ей свинья. Отсмеявшись, я гордо продемонстрировал супруге свой дебют в живописи.

Минут пять она рассматривала шедевр, после чего странным голосом сказала: «у меня началось», и раненым степашкой метнулась к аптечке. Я даже не предполагал, что мое творчество может оказать столь серьезное воздействие на зрителя. Но, видимо, долгое обсуждение менструального цикла выявило новые грани моих творческих способностей.

На следующий день слава о менструальной картине разнеслась по общежитию.

— Говорят, ты картину нарисовал? — нервно спрашивала очередная не дождавшаяся в срок ежемесячной порции крови соседка. — Можно на нее посмотреть? А лучше — можно я у тебя ее на ночь возьму? Получше рассмотреть хочется. Очень интересная картина, с глубоким смыслом!

Психосоматика — великая сила, и некоторым моя живопись действительно помогла получить желаемый результат. Картина кочевала с этажа на этаж, и не нравилась лишь подвинутому на религии соседу с пятого этажа.

— Бесовство! — вопил он, вздувая жилы на шее. — Бесовство!!!

Допившись до делирия, он пытался выкрасть мою прекрасную картину и сжечь в очистительном огне духовки. Поняв, что дело худо, я согласился на уговоры монголок продать чудотворный холст. Им было спокойнее иметь подобное средство контрацепции при себе.

Недавно мой сосед-художник уехал на рыбалку, оставив мне на хранение свои краски. Может быть, я опять напишу картину. Например, картину, вызывающую понос. Надо лишь потренироваться в смешивании оттенков коричневого.

Честно говоря, учился я в институте плохо. Можно даже сказать, отвратительно я в нем учился. На «тройки».

Но «тройка» в мединституте — самый емкий балл. Ее могут поставить из жалости, могут из вредности, а могут потому, что на лекции не ходил (при этом предмет можно знать, но главное — ходить).

С «пятерками» все проще — первые два курса прилежно ходишь на занятия и зубришь, а потом зачетка работает на тебя. Кому охота портить зачетку? Вот только многие зав. отделениями почему-то не любят брать краснодипломников. Феномен-то троечника общеизвестен: фактуры в голове мало, а выкручиваться как-то надо. Гибкость ума развивается со страшной силой. Поэтому троечник жизнеспособен в экстремальной ситуации, когда из средств наркоза — только выхлопная труба. Краснодипломник же часто все знает, только применить не может. Не спорю, бывают уникумы. Но редко. Обычно они понимают, что делать, если все, как в учебнике. А если нет — то ой. Да через год после начала работы никто не будет помнить, какой расцветки твои «корочки». Ты либо хороший врач, либо «неоперирующий хирург».

К тому же, программа набита предметами, которые потом, мягко говоря, не понадобятся. А те, которые понадобятся, так вобьются в голову на практике, что захочешь — не выкинешь. Станешь инфекционистом — по ночам будешь во сне кричать: Бордетелла пертуссис! Иерсиния пестис! Ректальный плевок!

А получить хотя бы «тройку» по таким предметам — надо. Иначе из-за «банана» по тем же инфекциям, не быть тебе психиатром, которому инфекции в страшном сне не снились.

* * *

Моя подруга Лена в двадцать семь случайно забеременела. Выяснилось это просто: после очередной вакханалии она позвонила и сказала томным голосом, что поняла, отчего больше поллитры выпить не может, блевать начинает — шесть недель, однако.