Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

— И что? Размножаться будешь?

— Буду. Как раз к сессии живот будет видно. Беременным на халяву зачеты ставят. Да и пора уже. Чай климакс ластой из-за поворота машет.

Все бы хорошо, но живота видно не было. Живот перед зачетами мы ей привязывали за углом. Там же за углом Лена курила, чтоб не нарушать трепетный образ будущей мамаши.

— Слышь, а ежели зелененькой родится?

— В химчистку сдам! О, шевелится! Судороги у него, что ль? — материнского инстинкта у нее явно не наблюдалось.

— Леночка! Ну зачем тебе ребенок? Ты его в трамвае забудешь, или на цацку какую поменяешь!

— В хозяйстве пригодится.

Кафедры инфекционных болезней боялись все. Там царили ужас и запустение. Сквозняки гоняли по полу бутылки из-под портвейна. Портвейн пили преподавательницы — все, как одна, старые алкоголицы. Зав кафедрой была дивная тетенька девяноста с хвостиком лет. Она же составила учебник, по которому мы учились. Я был одним из немногих, кто его прочитал до конца, и мне открылась страшная тайна: каждый абзац повторяется в нем не менее трех раз. Платят-то за авторский лист. Также мадам была знаменита фразой, сказанной на экстренном сборе инфекционистов по поводу первого случая СПИДа:

— Да что тут такого? Это инфекция буржуазная, у нас никогда не будет ее широкого распространения!

Ага. Не будет.

На экзамене можно было пользоваться учебником, лекциями, чем угодно — хоть астролябией. Это не помогало. Давались две задачи, и, если не ориентируешься в предмете, ты просто не знаешь, что и где смотреть. «Тройка» с первого раза — счастье.

Лена поплыла, как туманы над рекой. Я понимал, что она несет чушь. Горделиво и бережно, как простынь с кровавым пятном. Экзаменаторша по слепости и бездетности проигнорировала глубоко беременное чрево и сказала голосом доброй феи:

—Параша, деточка! Па-ра-ша!

Это была последняя Ленкина возможность не вылететь в сессию, как кура из палатки-гриль. У меня же все, кроме инфекций, было сдано. Трусливо молчащая группа, которая рвала рубашки на грудях, пока Лена их поила, меня разозлила до полного неадеквата. Да и меня самого Лена выручала неоднократно. Поэтому я зашипел:

— Вы же видите, она беременная! У нее доминанта! Она ничего не соображает!

— А что она делала весь семестр?

— А весь семестр она на занятия с токсикозом ходила!

— Петрова! Дайте зачетку! А теперь выйдите вон!!!

Я сел отвечать. Причем был морально готов к тому, что меня завалят. Тем более в мозгу по кругу моталось: «Возбудитель ГЛПС? Мышь! Возбудитель ГЛПС? Мышь!». Понимая, что мышь никак не может считаться микроорганизмом, я был в ужасе.

...Собственно, мышь возникла в голове не просто так. Буквально за два дня до судьбоносного экзамена Лена пустила меня пожить в комнату — ей принадлежала часть коммуналки.

За полгода до того у меня была жуткая разборка с соседкой по съемной квартире. Я не люблю, когда посторонние люди трахаются на моей кроватке. Прихожу домой ночью, а они там копулируют. Им там, видите ли, удобней. Попросил освободить койкоместо — меня послали далеко-далеко. Я обозлился, набрал в ведро холодной воды, и вылил в кровать со сладкой парочкой. После чего мы до пяти утра дрались.

В экстренном порядке пришлось снять комнату. По бешеной цене, на окраине, да и еще и заплатить комиссию агентству. Ночевать на улице не хотелось, поэтому особо не выбирал.

Соседи были чудесные. В одной комнате обитала супружеская пара — жена трудилась в налоговой инспекции, муж работал на дому. Варил винт. В другой комнате жили гастарбайтеры из Луганска, которые из экономии пользовались моими средствами гигиены и воровали у меня котлеты.

Но самые жуткие соседи обитали на кухне. Там, на подоконнике, стояла двухъярусная клетка, принадлежащая инспекторше.

Наверху гнездился мерзкий попугай грязно-зеленого цвета. Внизу вроде бы было пусто. Но если присмотреться, то можно было разглядеть несколько десятков карликовых мышей разных цветов. Попугая периодически выпускали на променад, и отвратительно орущее существо гадило в бреющем полете по всей квартире.

Несколько мышей сбежали, протиснувшись между прутьями. Через месяц во сне я почувствовал, как на мне что-то копошится. Я, не просыпаясь, с размаху шлепнул по ноге.

— Какая жирная мандавошка!— подумал я сквозь сон. — А как пищит!

В кулаке отчаянно верещала черная мышь.

Через неделю я нашел голубую мышь в горшке с бегонией, а розовую — у себя в ботинке. Семейство бежевых мышей сожрало мой автозагар.

Зеленое летучее чмо, будучи не в духе, больно клюнуло меня в голову.

Испекторша со скуки рассказывала гинекологические триллеры из своей жизни, на кухне воняло винтом, украинские гастарбайтеры крыли русских на чем свет стоит и выискивали во мне «признаки богатства».

И тут пришел хозяин, заявил, что хочет поднять арендную плату. Я ехидно поинтересовался:

— За что? За пребывание в зоопарке?

— Ррргав! Гав!

Это соседи принесли с улицы собачку. Размером с пони.

На собачке я сломался — и съехал.

Я понял, что, конечно, люблю животных. Но на расстоянии. У меня выраженное чувство территории, и делить ее с ползающими, летающими и лающими существами я не готов.

Тут-то меня и спасла Лена, выдав мне ключи от комнатки с видом на Неву. Въехав, я начал разбирать вещи, и вдруг из подушки раздался едва слышный писк. Из прорехи в наволочке на меня смотрели крохотные глазки мыши цвета норки.

Я вздохнул и пошел в зоомагазин за клеткой и зерном...

Я вышел с «пятеркой». Вслед мне сказали:

— Хоть у кого-то я обнаружила зачатки мозгов. Впрочем, меньше «трех» я бы не поставила. Даже если бы вы молчали совсем.

.Лена стала отличным психиатром, и обожает свою абсолютно здоровую дочь. Дочь, в свою очередь, обожает разноцветных мышей, потомков той самой, норковой — коварная тварь оказалась тоже беременной.

* * *

Нора Андреевна, доцент кафедры дерматовенерологии, была воплощенным Буддой. На ее огромном туловище неясных очертаний, покрытом соболиным мехом и золотом, сияли нирваной большие, добрые глаза феи.

На каждом занятии она садилась перед полутора десятками четверокурсников, подгребала чашку кофе с пепельницей и, довольно урча, открывала нам тайны мандавошек и трепонем.

— Все мы немного сифилитики, — радостно возвестила она на первом занятии и засунула в рот сигару размером с ногу.

— Вы не могли бы не курить? — поморщилась правильная девушка Люба.

— Могла бы. Но — не хочу, — доверительно сказала Нора Андреевна, выпуская дым в Любу. — А вы можете обратиться в деканат с просьбой сменить преподавателя.

Люба притихла. Преподаватели кафедры в целом славились умением выдать такой текст, что жертве оставалось только тихо икать. У одной девочки-стоматолога, возмущенной необходимостью изучать сифилис, тетя Нора поинтересовалась: