Евгения Вестенра - Goldstream: правдивый роман о мире очень больших денег

А еще я гуттаперчевая. Это такое же редкое явление, как настоящие рыжие. Просто в глаза не бросается. Если только вы не всемирно известный питерский профессор Юрий Иванович Строев. Это он мне все про меня объяснил. Сказал, что я отношусь к категории людей с синдромом Марфана и плохо связана изнутри. Состою из пузырьков, как пористый шоколад. Поставил диагноз — «воздушная». Поэтому хрупкая и с готовностью гнусь во все стороны. И даже ум у меня тоже гибкий. Мозгам, оказывается, отсутствие связывающих преград идет на пользу. А всему остальному организму — не очень. Так что надо есть побольше заливной рыбы и всяких прочих желейных веществ, чтобы окончательно не развалиться. И пить таблетки. Чтобы не загнуться и вовремя разогнуться. Профессор обещал, что тогда я стану больше похожа на нормальных людей. Таблетки подействовали. Только не уверена, что стала похожа на нормальных людей. Но это, может, и не так важно.

Для меня было более важно, чтобы ребенок не унаследовал те гены, от которых придется спасаться таблетками. И судьба мне в этом сопутствовала: Тасин папа — моя полная противоположность. Невероятно спортивный, абсолютно здоровый, неунывающий и решительный. Не то чтобы я была сильно унывающая. Но в молодости была склонна к излишней задумчивости. К счастью, с годами это прошло. Не знаю, значит ли это, что я поглупела или поумнела, но жить стало проще. И это уже радует.

Даже если противоположности и могут произвести на свет удачное потомство, это не значит, что они созданы для совместной жизни. Так и из нас получилась взрывчатая смесь. То есть взрывалась преимущественно я, а смесью, выходит, был он. Пару лет поупорствовали, расходились и сходились, пока не пришли к совместному неизбежному выводу, что лучше жить врозь.

Ожидание ребенка было насыщенным и красочным периодом в моей жизни. В тот день, когда я узнала, что в положении, я вечером собиралась на гала-концерт Гергиева в Виндзорский дворец в присутствии принца Чарлза. Концерт проводился в семейной часовне. А ужин проходил в зале, недавно восстановленном после пожара. По количеству и сиянию золота этот зал не уступал петербургским аналогам. Это меня удивило — я представляла более строгую, пуританскую обстановку, соответствующую моим понятиям о замках. Но это оказался именно дворец, в пышном стиле, с навязчивыми элементами барокко.

И сам ужин меня тоже удивил. Я ожидала нечто скромное. А он, наоборот, соответствовал залу. Гости были рассажены друг напротив друга за тремя длинными столами. На них — скатерти из бордового бархата, подсвечники с горящими свечами, розы, инкрустированные гербами хрустальные бокалы, серебро и фарфор с позолотой. И кухня была лучше, чем это принято думать об английской. Видимо, современные кулинарные веяния, впитавшие в себя самый разнообразный международный опыт, коснулись не только лондонских ресторанов, но и шеф-поваров королевской загородной резиденции. Принц Чарлз присоединился к ужину последним. И вышел из-за стола первым, сразу после кофе. Таков этикет.

Почвой для моих прогнозов насчет аскетичности дворца послужила обстановка, которую я обнаружила при моем недавнем посещении королевской яхты «Британия». Королевская семья была вынуждена отказаться от своего корабля и превратить его в музей, и я там побывала в качестве туриста. К такой жертве королеву вынудили неблагодарные подданные: налогоплательщики возмущенно сокрушались по поводу расточительности своих монархов и во всех средствах массовой информации жаловались, что обнищавшей Великобритании уже не потянуть такую роскошь. Королева смирилась с общественным мнением, проявила демократичность и пожертвовала родовую яхту городу Эдинбургу. Получилось — ни себе, ни людям. Яхта поражает скудностью помещений. Ни одного заслуживающего внимания экспоната, на мой взгляд, там нет. Единственное чувство при ее посещении — это жалость к Диане, которой пришлось на ней проводить свой медовый месяц. Немудрено, что она там и впала в булимию и депрессию. И стоило ради этого становиться принцессой? Думаю, найденные ею там фотографии Камиллы лишь ненамного усугубили и без того удручающую обстановку. Ни одна нормальная невеста не простила бы такой захолустный отдых своему жениху.

Также мне однажды довелось побывать в резиденции принца Майкла Кентского во дворце Сент-Джеймс. Там живут многочисленные королевские родственники. Угощали, как водится, чаем с печеньем и молоком. В Англии не спрашивают, хотите ли вы чай или нет. Его просто подают. Также не интересуются, любите ли вы чай с молоком или нет. Его сразу наливают. И в обязательном порядке преподносят печенье.

Интерьеры ничем не отличаются от обычных традиционных английских гостиных, которые можно найти в каждом втором доме Лондона. И, наверное, всей Англии. Мягкие диваны и кресла с узорами из роз, столы и стулья из красного дерева, обои из ткани с ненавязчивым цветочным рисунком, на них акварели с птицами и сценами охоты. Охота в Англии — святое. Там даже используются разные слова для разной охоты: «shooting» — стрелять дичь, «hunting» — охотиться на зверей.

В резиденции узкие комнаты и низкие потолки. Ну очень низкие потолки. Дворец совсем древний. Тогда понятно — люди были меньше ростом, и такие потолки им, наверное, низкими не казались. Но во время нашего визита личный секретарь принца рассказал, что в соседних помещениях в свое время гостил Петр Первый. Он якобы по ночам будил всех окружающих грохотом шагов по всем этажам. Не знаю, как он там вообще мог ходить: наверное, он гремел не только сапогами, но и головой, задевая потолок. Думаю, русский царь себя чувствовал Гулливером в стране лилипутов. Секретарь добавил, что их горничная жалуется, что не может спать, потому что призрак Петра Первого над ней топает и по сей день. Вот он, оказывается, где обитает. Отнюдь не в Петропавловской крепости и не в Домике Петра. А может, и там тоже. Вдруг у одного человека бывает несколько привидений. Почему нет? Обратное наукой не доказано.

В общем, хорошо, что концерт прошел в Виндзорском дворце. Этот визит мне оставил напоследок благоприятное впечатление о Британской империи. Вскоре я покинула Лондон в направлении Швейцарии и потом Москвы.

Последние дни перед отъездом из Лондона я провела с фотоаппаратом наперевес. Беременность во мне пробудила какую-то неудержимую тягу ко всему красочному. Стоял апрель, и во всех лондонских парках развернулись необъятные россыпи тюльпанов. Самых невероятных форм, размеров, цветов и сочетаний. Я от них просто не могла оторвать свой объектив. Теперь, когда моей дочке уже четыре года, я узнаю эти мотивы в ее рисунках. Она при каждом удобном и не очень удобном случае рисует принцесс в необыкновенно красочных узорчатых платьях на лугах с разноцветными цветами. На эти картинки уходит вся обширная палитра фломастеров. Вот и пойми, кто или что на кого повлияло?