Вадим Прокофьев - Наш Артем

В зале раздались гневные возгласы. Артем дождался тишины и продолжал. Он не оставил камня на камне от всех построений Милюкова. Ясно и точно изложил программу большевиков в революции и напомнил о последних событиях в Харькове:

— Мы с чувством удовлетворения можем признать, что наша пробная мобилизация сил вполне удалась. В следующий раз мы остановим всю промышленность и торговлю в городе и постараемся оружием отразить нападение войск. Мы завоюем в конце концов политическую свободу… Да здравствует революция! Да здравствует вооруженное восстание! Вся власть в стране — рабочим и крестьянам!

В зале творилось что-то невообразимое. «Чистая публика» оставила свои места и в панике бежала.

…Кабинет харьковского губернатора. Его превосходительство читает очередное донесение начальника охранного отделения. Речь идет теперь уже о новом публичном выступлении Артема. Рядом с донесением на столе лежит досье на Федора Сергеева, в котором собраны скудные данные об этом профессионале-революционере. Времени у губернатора немного: через полчаса он назначил прием делегации харьковских рабочих…

Генерал задумался. Все тревожнее становится в Харькове. По существу, он, губернатор, уже не хозяин в своем городе. Социал-демократы, руководимые революционерами, все больше и больше завоевывают авторитет среди рабочих, а Харьков не Киев, здесь больше заводов, и голос рабочих слышнее. Их дружины беру: на себя функции охраны и защиты порядка в городе борются с хулиганами, которые не без ведома начальства пытаются устраивать погромы и избиение студентов Вот и сегодня, виданное ли дело, губернатор, слуга царя должен принимать какой-то сброд — делегатов рабочих…

От невеселых размышлений губернатора отвлек адъютант:

— Ваше высокопревосходительство, группа рабочих ждет приема…

— Проводите их сюда, в кабинет, а я сейчас выйду.

Губернатор удалился в комнату, смежную с приемной.

Рабочие пришли к губернатору с жалобой на грабежи. В делегацию входило двадцать человек. Среди них был и Артем. Перед тем как идти к высокому начальству, он наклеил черные усики, подгримировался, сделав это мастерски и с большим удовольствием. Ему приходилось ходить в обличье монаха и офицера, старого еврея и кавказского джигита. Рабочего платья он не снял, чтобы не выделяться, но усы и мятая фуражка сделали его неузнаваемым.

Вошли в кабинет. И некоторые делегаты сразу оробели. Губернатор появился при всех регалиях, наполнив кабинет малиновым звоном орденов. Он даже шпоры нацепил.

Зная, с чем пожаловали рабочие, губернатор стал расспрашивать их о случаях грабежей. Делегаты привели точные данные, указали на бездействие полиции и настаивали на создании своей рабочей заводской охраны. В ходе беседы в кабинет вошел харьковский полицмейстер Бессонов и тут же вмешался в разговор:

— Никаких дружин! Я дам заводу большой наряд полиции, этого будет достаточно для наведения порядка в заводском районе.

Артем перебил полицмейстера:

— Мы благодарим господина Бессонова за внимание, но твердо настаиваем на самоохране рабочих. Полиция боится показаться в районе заводов, дайте нам оружие, и мы сами будем стеречь свои жилища. Выловим и доставим вам всех воров и бандитов.

Бессонов «убедил» губернатора не разрешать рабочим организацию самоохраны, невзирая на настойчивые требования Артема.

Губернатор обратил внимание на молодого человека с черными усиками:

— Ты, я вижу, человек смелый, у тебя умное и открытое лицо. Скажи своим товарищам на заводе, чтобы они честно работали и не подвергали город непрерывной лихорадке своими забастовками. У вас там, на паровозном, появился агитатор Артем. Вот и сегодня я читал о его преступной деятельности. Берегитесь таких смутьянов, они пришли к вам неизвестно откуда, чужие они заводу…

Артем рассыпался в «благодарностях», заверил губернатора, что он, конечно, постарается, а агитаторов и знать не знает.

Только в молодости можно жить так, как говорили древние: «Все мое ношу с собой». Сегодня в Сабурке, завтра на Лебединской улице у Николая Чинова, а вот где его застанет ночь послезавтра — Артем не загадывал. Если ничего не подвернется, он придет опять на Лебединскую, к «Коле-конспиратору». Сколько раз тут проводились собрания, занимались кружки — и ни единого обыска. Коля хвалился, что дом его охраняет вся улица.

Вечереет. Теплое южное солнце золотит верхушки редких в этих рабочих кварталах деревьев. По старинке почти на каждом перекрестке собирается молодежь, играет гармошка, слышны песни, а там, глядишь, и закружились пары.

Артем сидит на завалинке, вытянув усталые ноги, слушает знакомые песни. Сегодня ему хочется отдохнуть, присоединить к хору свой баритональный басок, а когда немного отойдут ноги, оторвать гопака или чинно пройтись в простенькой кадрили. Сегодня ему хочется раствориться среди этих молодых людей, порадоваться их немудрящим радостям, посмеяться, поухаживать за разбитными фабричными девчонками.

Когда немного отдохнул, почувствовал, что голоден. Ну, это не беда, не привыкать. Подошел поближе к плясунам, сам приготовился войти в круг и просто так, наверное по привычке, оглянулся. И вот тебе на! Настроение сразу испортилось. На углу торчит шпик в засаленном котелке. Он еще сегодня днем ему примелькался.

Артем кивком подозвал двух своих, как он их именовал, «гарибальдийцев», только что весело плясавших, а сейчас отошедших в сторону покурить. Глазами указал на котелок. Ребята преобразились. Взялись под руки и, шатаясь, несвязно что-то бормоча, неверными шагами направились к слишком любопытному господину.

— Раз-ре-ши-те, пожалста, милейший, папироску…

Котелок быстро лезет в карман и протягивает гулякам пачку. Те не спеша копаются в коробке, будто выбирают получше. Затем просят огонька. Появляются спички.

— Премного благодарны… Разрешите проводить вас. Места здесь глухие, а вы, видать, человек не здешний. Неровен час, бока наломают, всякие хулиганы бывают…

Парни галантно берут шпика под руки и, несмотря на его энергичные протесты и попытки освободиться, уводят.

В укромном местечке непрошеный гость — получает изрядную трепку. Вознося хвалу господу за то, что остался жив, он спешит унести ноги с Лебединской улицы.

9 июля. Жарко, пыльно. Состоятельный Харьков разъехался по дачам, отправился на курорты. И в церквах, на службах все меньше и меньше прихожан. Летом это обычное дело. Поэтому прохожие с удивлением останавливаются у Мироносицкой церкви. В самом центре города в божий храм набилось народу видимо-невидимо. И богомольцы-то непривычные, обычно таких на службах бывает немного. Гадать не приходится — рабочие.