Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Ливень пошел на убыль. Манек поднялся, вытер руки мокрой листвой и посмотрел в сторону гор. В тучах наметились просветы, в тумане кое-где проступила долина.

Дождь почти закончился, а он все стоял на одном месте. Прикосновение капель стало легким, как человеческое дыхание. Манек вернулся туда, где над обрывом росло одинокое дерево. Собака некоторое время тащилась за ним. Боль заставляла ее хромать, инфекция, возможно, проникла в кость. Манек подумал, что собаке осталось жить несколько недель, не больше. Кто теперь после смерти отца будет присматривать за ней?

На глазах снова выступили слезы. Он направился в сторону дома. После дождя образовалось множество ручейков; стекая с гор, они соединялись с большими потоками и питали стихийно возникавшие водопады. Завтра все зазеленеет, и в воздухе повеет свежестью. Манек представил, как эти сверкающие горные воды подхватят прах отца и исполнят его желание — они разнесут его повсюду, что не под силу рукам человеческим, но доступно мощным силам природы. Отец будет везде, неотделимый от мест, которые он так сильно любил.

Закутавшись в кашемировую шаль, миссис Кохлах беспокойно смотрела с крыльца на дорогу. Она сильно нервничала. Увидев Манека, она стала яростно махать ему рукой. Он ускорил шаг.

— Манек! Где ты был? Я проснулась, а тебя нет. И еще дождь такой сильный, я страшно разволновалась. — Она обняла его. — Видел бы ты себя! Промок до нитки! Все лицо в грязи — и одежда! Что случилось?

— Все хорошо, — мягко сказал Манек. — Я в порядке. Просто захотелось пройтись. Ну и оступился, — прибавил он, объясняя тем самым, откуда грязь.

— Ты вылитый отец — как и он, совершаешь сумасбродные поступки. Он тоже любил гулять под дождем. Пойди, скорее, переоденься, а я тем временем приготовлю чай и бутерброды. — Дождь, казалось, унес с собой все прошедшие годы. Он снова был ее мальчиком, промокшим и беспомощным.

— Как твое колено?

— Гораздо лучше. Лед помог.

Манек поднялся к себе в комнату, помылся и переоделся в сухую одежду. Когда он спустился вниз, чай уже был готов. Мать положила две ложки сахара ему и одну — себе. Чай она подала ему в отцовской чашке и, перед тем как передать, размешала сахар.

— Помнишь, что первую чашку отец всегда выпивал на ногах, расхаживая по кухне?

Манек кивнул.

Мать улыбнулась.

— Ужасно мешал мне готовить завтрак. Но в последние годы все изменилось. Он просто входил и садился за стол. — Она повернулась на стуле и, склонившись к Манеку, легким движением дотронулась до его головы.

— Посмотри, у тебя с волос капает.

Мать достала из комода салфетку и стала вытирать волосы сына. От ее энергичных коротких и быстрых движений голова Манека раскачивалась взад-вперед. Он уже хотел запротестовать, но тут почувствовал, что расслабляется, и не остановил мать. Его глаза закрылись сами собой. Ему припомнились массажисты, которых восемь лет назад они с Омом видели на берегу. Клиенты сидели на песке, а они массировали, растирали и поколачивали их головы. Волны разбивались о берег, дул легкий вечерний ветерок. В воздухе плыл нежный запах жасмина, он доносился от продавцов, продающих веточки с молочно-белыми цветками для женщин, которые вплетали их в косы.

— Наверное, я навещу все-таки родственников. И тетю Дину тоже. — От проворной работы матери над мокрыми волосами в голосе Манека зазвучало своеобразное вибрато.

— Какой смешной у тебя голос! Будто говоришь и одновременно полощешь рот. — Мать засмеялась и убрала салфетку. — Когда ты поедешь?

— Завтра утром.

— Завтра? — Ей показалось, что это — повод поскорее уехать от нее. — И когда возвращаешься?

— Думаю, оттуда лететь сразу в Дубай. Так удобнее.

Мать не смогла скрыть своего огорчения, но Манек, похоже, ничего не заметил. Теперь она с трудом разбирала его слова, словно между ними уже протянулось огромное расстояние.

— Я хочу быстрее приступить к работе, — продолжал Манек, — и сразу оповестить начальство, что хочу уволиться — пусть скажут, когда они готовы меня отпустить.

— Так ты уволишься? И что потом?

— Я решил вернуться и обосноваться здесь.

У нее сильно забилось сердце.

— Прекрасный план, — сказала мать, сдерживая, насколько возможно, эмоции, готовые ее захлестнуть. — Ты можешь продать магазин и открыть свое дело…

— Нет. Я возвращаюсь сюда, ради магазина.

— Отец был бы рад.

Манек отошел от стола и подошел к окну. Не все всегда кончается плохо — и он докажет это. Первым делом навестит друзей. Ома, который, наверняка, счастливо женат, его жену и двух-трех малышей, не меньше. Интересно, как их зовут. Мальчика, конечно, Нараяном. И Ишвара, гордого двоюродного деда, радостно улыбающегося при взгляде на свою швейную машину, и воспитывающего малышню: нельзя подходить близко к вращающейся ручке и быстро скачущим иголкам. И тетю Дину, присматривающую за шитьем одежды на экспорт в своей маленькой квартире, управляющую домом и распределяющую обязанности на кухне.

Да, он увидит все это собственными глазами. Пусть в мире много страдания, но и радости достаточно — да, надо только лучше вглядеться. Скоро он вернется, возглавит магазин и наладит производство «Кохлах-колы». И тросы, держащие фундамент, надо будет укрепить. Обновить дом. Поставить новый аппарат для закупорки бутылок. Денег он скопил достаточно.

Миссис Кохлах подошла к сыну и тоже встала у окна. Его руки так сильно вцепились в подоконник, что побелели костяшки пальцев. «Сильные руки — как у отца», — подумала она.

— Снова находят тучи, — сказал Манек. — Ночью опять польет дождь.

— Да, — согласилась мать, — и значит, завтра все будет зеленым и свежим. Чудесный будет денек!

Манек обнял мать, как всегда обнимал по утрам в детстве, хотя сейчас был вечер. Ее счастливый вздох был еле слышен. Она крепко и одновременно нежно сжала обнимавшую ее руку.

Дождь повсюду сопровождал Манека — в горной местности, и на равнине, и все тридцать два часа, что он ехал в поезде на юг. Он чуть не опоздал на поезд — автобус, идущий от городской площади до вокзала, увязал в грязи. Вчерашний день не выполнил своего обещания — он не подарил людям солнечную погоду и роскошную, напоенную влагой зелень: дождь по-прежнему лил не переставая. Но в конце пути, когда Манек выбрался из толчеи и шума вокзала, городские улицы сверкали чистотой после затяжного ливня.

Такси не было. Манек стоял у края тротуара. Все вокруг было в лужах — чемодан некуда поставить, и он просто переложил его из одной руки в другую.

Тут он заметил в плите трещину. Из нее лезли черви. Темно-красные нити скользили по мокрому от дождя тротуару. Phylum Annelida. Некоторых давили пешеходы. Но на их место лезли десятки других, скользя по мокрой поверхности, переползая через мокрых сородичей.