Рохинтон Мистри - Хрупкое равновесие

Дина вытащила лоскуты ткани из свертка под кроватью и села мастерить дальнейшие заготовки для лоскутного одеяла. За работой ее волнение перед завтрашним днем постепенно улеглось.

Когда Манек Кохлах закончил перевозить свои пожитки из университетского общежития на квартиру Дины, он был мокрый, как мышь. «Какие сильные руки», — подумала Дина, глядя, как бесшумно юноша вносит чемодан и коробки и аккуратно их ставит.

— На улице душно, — сказал он, вытирая лоб. — Миссис Далал, можно мне принять ванну?

— Вечером? Ты, наверно, шутишь. Воды сейчас нет. Надо подождать до утра. И перестань называть меня миссис Далал.

— Простите, тетя Дина.

«Какой красивый юноша, — думала она, — и эти милые ямочки, когда он улыбается. Однако стоит избавиться от редких волосков на верхней губе, которые при всем желании не могут считаться усами».

— Можно называть тебя Маком?

— Терпеть не могу этого сокращения.

Манек выложил вещи из чемодана, сменил рубашку, и они сели ужинать. Один раз он поднял глаза, встретился с ней взглядом и грустно улыбнулся. Юноша ел мало, и Дина спросила, нравится ли ему еда.

— О да, очень вкусно. Спасибо, тетя.

— Если б мой брат Нусван заглянул в твою тарелку, он сказал бы, что даже воробей останется голодным после такого ужина.

— Слишком жарко — нет аппетита, — пробормотал смущенно Манек.

— Наверно, после целебного воздуха гор ты здесь задыхаешься. — Дина решила оставить тему еды. — А как дела в университете?

— Спасибо, хорошо.

— Но в общежитии тебе не понравилось?

— Там слишком шумно. Невозможно заниматься.

Снова воцарилось молчание, на этот раз его прервал Манек.

— А те двое портных все еще работают на вас?

— Да, — ответила Дина. — Они придут утром.

— Вот хорошо. Будет приятно снова их увидеть.

— Правда?

Манек не почувствовал иронии в ее голосе и только согласно кивнул. Увидев, что Дина убирает со стола, юноша предложил свою помощь.

— Нет, спасибо.

Она замочила на кухне посуду, чтобы помыть ее утром. Манек осматривался. Квартира привела его в уныние — как и в первый раз, когда он пришел посмотреть комнату. Слава богу, меньше чем через год он съедет отсюда. Но для тети Дины эта квартира — дом. Следы борьбы с бедностью здесь бросались в глаза: опрятностью и порядком хозяйка пыталась скрыть убожество обстановки. А об этом все говорило — проволочная сетка на разбитом оконном стекле, почерневшая стена на кухне, осыпавшаяся штукатурка, следы штопки на воротничке и рукавах блузки.

— Если устал, иди спать, не жди меня, — сказала она.

Решив, что таким образом его деликатно выпроваживают, Манек ушел в свою комнату — «Ту, что была раньше комнатой тети Дины», — виновато подумал он, и сидя прислушивался к звукам из глубины квартиры, пытаясь представить, что делает женщина.

Перед сном Дина не забыла открыть кран на кухне, чтобы проснуться сразу, как пойдет вода. Некоторое время она лежала без сна, думая о своем жильце. Первое впечатление хорошее — не требовательный, вежливый, хорошие манеры и очень молчаливый. Хотя, может, он сегодня просто устал, а завтра разговорится.

Манек спал плохо. Окно хлопало на ветру, а он не решался встать и посмотреть, в чем там дело, боясь споткнуться обо что-то в темноте и разбудить миссис Далал. Он ворочался и никак не мог найти удобное положение — его преследовали воспоминания об общежитии. «Наконец-то, это позади, — думал он. — Хотя лучше всего было бы поехать сразу домой…»

Манек встал рано — открытый кран и для него стал будильником. Почистив зубы, он вернулся к себе и стал отжиматься в нижнем белье, не зная, что Дина, покончив с делами на кухне, смотрит на него в приоткрытую дверь.

Ее привела в восхищение красота его мышц — они напрягались и расслаблялись вместе с движениями тела. «Я не ошиблась вчера, — подумала Дина, — у него действительно крепкие руки и плечи. И очень красивое тело». От этой мысли она стыдливо покраснела… Абан моя одноклассница… он мне в сыновья годится. И она решительно отвернулась.

— Доброе утро, тетя.

Дина осторожно повернула голову и с облегчением увидела, что юноша полностью одет.

— Доброе утро, Манек. Хорошо спал?

— Да, спасибо.

Она отвела его в ванную, показала, как работает нагреватель воды, и потом ушла. Манек запер дверь и разделся, осторожно передвигаясь в небольшом незнакомом помещении. От воды, переливающейся через край ведра, шел пар. Манек попробовал воду сначала кончиками пальцев, потом погрузил всю руку, радуясь, что вода не обжигает. Пар был густой всего лишь из-за влажного, дождливого дня — так бывает и дома, когда призрачный туман висит в горах.

Закрыв глаза, он представил себе эту картину: утро, туман причудливо клубится, окутывая покрытые снегом вершины. Лучше всего наблюдать этот медленный танец на рассвете, пока солнце не вошло в силу и не развеяло эту нежную вуаль. Манек видел и себя у окна — как он стоит и любуется розовыми и оранжевыми оттенками восхода. Ему кажется, что туман то щекочет ухо горы, то похлопывает ее по подбородку, то вяжет шапочку для ее головы.

Вскоре до него доносятся снизу знакомые звуки — отец открывает магазин и выходит наружу, чтобы подмести крыльцо. Сначала он приветствует собак, которые провели здесь ночь. С бродячими собаками у них проблем не было — отец заключил с ними договор: они могут здесь ночевать и кормиться объедками при условии, что весь дальнейший день будут отсутствовать. И они всегда, хоть и с нежеланием, покорно уходили на рассвете, обнюхав на прощание ноги отца. Тем временем мать на кухне загружала в бойлер сверкающий черный уголь, наполняла чайник, резала хлеб и следила за плитой.

Когда на сковороде все шипело и скворчало, по всему дому, достигая даже крыльца, разносился аромат яичницы. И этот, вызывающий слюнотечение посланец безмолвно призывал всех к столу. Манек, оторвавшись от туманной панорамы, торопился к завтраку, он обнимал родителей и, перед тем как сесть за стол, каждому из них шептал на ухо: «С добрым утром». У отца была огромная чашка, из которой он стоя выпивал большими глотками утренний чай. Он всегда первую чашку пил на ногах — ходил по кухне, глядел в окно на просыпавшуюся долину. Когда Манек простывал или сдавал в школе экзамены, ему разрешалось пить из отцовской чашки — она была очень большая, и Манеку казалось, что ее никогда не осушить, но он пил, зная, что в конце его ждет победа — рисунок на дне в виде звезды, менявшей цвет по мере убывания жидкости…

Стараясь не облиться, Манек попробовал закрыть подтекающий кран (стерлась прокладка), рассеянно глядя на клубы пара над ведром горячей воды. Разыгравшееся от тоски по дому воображение продолжало рисовать картины гор, затянутых дымкой, но нимб над ними постепенно таял. Со вздохом встал он на приступок, ограждающий уголок для купания, и повесил одежду на свободный гвоздик рядом со своим полотенцем. На третьем гвозде висел бюстгальтер и еще что-то, связанное из толстой прочной пряжи и напоминавшее варежку без большого пальца. Из любопытства он снял ее и стал разглядывать. «Рукавица для мытья», — решил Манек, и ступил вниз, прихватив с собой кружку, чтобы обливаться водой из ведра.